– С отцом её что стало? – поморщилась Татьяна. Что у этих деревенских в голове, в такие глупости верят?

– Нинка как от бремени разрешилась, отец на третьи сутки повесился. Вот прям на этом орешнике, что у дома. Выбрал сук покрепче, в исподнем в петельку и полез. Низенько так у земельки повесился. Когда его сымали, я сама видела ноги его объеденные. Значит, зверь этот и об него зубки поточил. Мамка моя кое-как Нинку выправила, выходила, но рассудком девка помутилась. Помыкалась немного, да и ушла в неизвестном направлении. А дом этот с землицей племяннице ихней достался, Носовой Ирке. Только не заладилась и у ней тут жизнь. Полгодика прожили и в город умотали. А дом сдают, таким вот, как ты.

Старуха ещё немного поглазела на портрет и пошла к выходу. Остановившись в дверном проёме, она обернулась.

– Уезжай отсюдова, Танюша. И мальца своего поскорей увози. Плохое тут место, знаю про то, что говорю. Скучно игоше-дитятке одному, а людям это завсегда верная погибель.

– Какой ещё Игоша? – через силу усмехнулась Татьяна.

– А ты послушай, не зубоскаль. Вот мать дитя народит, а возлюбить не взлюбит. Смерти ему пожелает. Покрестить не успеет, младенчик помрёт, никто слезинки по нём не проронит, да ещё и земле предаст не по-православному. Игоша из такого мертвячка и появится. Будет живым мешать да с собою звать. – С этими словами баба Нюся развернулась и ушла.

Умалишённая старуха… Татьяна трясущимися руками захлопнула дверь. Не бабка ли эту чёртову куклу подкинула? И так ехидно ещё спросила про пуповину. Небось сама же и обвязала верёвкой, ведьма старая. У пенсионеров когда от маразма крышняк рвать начинает, они и не такое выкинуть могут.

– Ну я тебя, стерва, на чистую воду выведу. Психушка по тебе плачет! – Татьяна глянула на часы. Уже два… На неё накатил приступ тошноты: за бредовыми россказнями забыла позавтракать, а уже давно пора обедать. И Егорка, как назло, куда-то подевался.

Выйдя во двор, Татьяна огляделась. Наверняка с новым другом убежал. Но, повинуясь тоненькому голоску интуиции, она решила обыскать участок.

Дойдя до поленницы, она услышала голос сына и какое-то попискивание. За дровами Татьяна застала Егорку, перебирающего… тонкие маленькие косточки.

– Где ты взял эту гадость? – Новый виток тошноты сжал желудок. – Выкинь немедленно!

– Это не гадость, – зло ответил Егорка. – Это мой друг. Вот!

Он протянул матери небольшой беззубый череп с широкой расщелиной между зияющими дырами на месте носа и рта.

– Где ты это нашёл?

– Тут лежало. Мама, он кушать всё время просит. Я его кормлю, но ему мало. Его домой надо, к нам. Он к маме хочет, – нежно прижимая щеку к пожелтевшей кости, проговорил сын.

Нервы у Татьяны сдали. Она выхватила череп из рук Егорки, кинула на землю и с силой наступила на него. Хлоп – тонкие высохшие косточки легко раскололись. Егорка громко зарыдал, бросился поднимать фрагменты костей, но Татьяна вцепилась в него и силком поволокла в дом.

***

Вечером, с боем уложив канючащего сына, Татьяна принялась караулить чокнутую бабку у окна. Сколько прошло времени, неизвестно, но, устав, она задремала, а проснулась уже глубокой ночью.

Шшшшшкрап…

Острые коготки снова скребутся в дверь. Писклявая заунывная песенка приближается… Татьяна вздрагивает, знает, что это злая шутка соседки, но всё равно страшно…

Стук-стук – глухо стучат в дверь. Стук-стук – тут же звонко в окно. Бах! – словно большим сапогом припечатали.

Разозлившись на сумасшедшую бабку, Татьяна распахивает дверь, но за ней пусто. За домом небось прячется…