Приезжаешь в Москву, выходишь на станции «Арбатская», и вот они, кришнаиты. Красавцы. Размалеваны под индейцев – или под индийцев? Молодые ребята и девушки, чем они занимались у входа в метро? До сих пор не могу понять. Маленькие детки с бритыми головками и разрисованными мордочками. Книжек своих никто из них мне не предлагал.

Однажды со мной из Москвы в электричке ехал целый вагон кришнаитов. Хорошие такие ребятки, но очень уж чудные.

Здесь же возле «Художественного» суетятся цхашники. «Церковь Христа», это они себя так называют. «Вы хотите получить ответы на самые важные вопросы в жизни?» Конечно, хотим, только знаешь ли ты ответы на эти самые вопросы, дружок? Больно ужу тебя вид жалок. С такими глазами все чаще у церкви попрошайничают, а не человечество спасают.

Никогда не забуду ребятишек из «Белого братства», вот тех мне действительно жалко. Вроде неглупые лица, а нацепили на себя простыни и стучат в маленькие медные тарелочки. Вовсю пиарят свою «богиню» с коброй на голове. И ладно если бы только они. Открываешь газету, какой-нибудь «Труд», уважаемое некогда издание. А там на всю страницу: маленькие человечки слетаются к большому человеку, стоящему на облаке. Это «белобратчики» встречают своего бога на небесах. Под картинкой реклама конца света с конкретной датой «полета».

Шутки шутками, но в одной столичной газете в разделе криминальной хроники читал, что в Москве одна бабушка голову себе сломала, как же ей конец света встречать. В обозначенное время легла она на кровать и лежит ждет, а входную дверь запирать не стала. Должны же как-то к ней ангелы попасть. Простая душа, привыкла верить любимой газете «Труд». Заходят два мужика, глядят на бабушку. А та им:

– Ну вот уже и ангелы прибыли. Сразу полетим?

«Ангелы» тут же смекнули:

– Полетим-полетим, только из вещей кое-что собрать нужно.

И кого потом винить? Этих «ангелов», комсомольскую «богиню» с коброй на голове или газету «Труд», что печатала всякую ерунду?

Нет, и все-таки хорошее было время. Наше предприятие окончательно развалилось, и я ушел работать на железку простым рабочим, как Славкин отец. Крестился, стал ходить в храм, пел на клиросе и был счастлив. Через несколько лет поступил учиться в богословский институт. Сегодня это уже уважаемый университет, а тогда нас было мало, и мы все любили друг друга – и студенты, и преподаватели.

Сейчас иногда возвращаюсь памятью в те годы, годы романтиков, годы поиска. Никогда уже больше в храмы не приходило столько людей, как тогда, в начале 90-х. Сколько одних только москвичей ехало в далекие епархии – принимали сан, служили в деревнях, поднимали разрушенные храмы. Годы прошли, многие из них перестали быть романтиками, суровые будни все расставили по своим местам. Но кто-то все равно научился летать.

Каждая эпоха имеет для меня свой зримый образ. Годы революции ассоциировались с крейсером «Аврора», Великая война – с плакатом «Родина-мать зовет», а вот начало 90-х у меня неразрывно связано с такой картинкой: время полдень, подземный переход от метро «Арбатская» к Новому Арбату. Народу в переходе, как сейчас в метро в час пик. Еле идем, дышим один другому в затылок: пробка. Людской поток, медленно поднимаясь вверх по лестнице, вынужден обтекать какое-то препятствие. Подхожу ближе, а препятствие – это бомж. Сидит здесь же на ступеньках и читает книжку.

Думаю, чем же ты так зачитался, человече? Пробрался к нему и заглянул через плечо, а это Евангелие от Луки. Вот он, наш тогдашний символ: спившийся и обобранный человек, утративший образ, сидит против сметающего все на своем пути людского потока с Евангелием в руках. И поток ничего не может с ним сделать. Ругается, толкает, но смиряется и вынужденно обтекает его, словно утес, и в этом мне до сих пор видится надежда.