– Самое время.

Он такой же неловкий, как я…

– Замечаешь, какие мы оба особенные? Мы наговорили именно того, чего ни в коем случае нельзя говорить, если хочешь соблазнить кого-то!

Оба с облегчением смеются.

– Да уж, со словечками «эндометриоз» и «страх» далеко не уедешь, – шутит он.

Не говоря о Скотте, Кевине и Пьере: память о них не способствует возникновению романтического момента.

Алиса делается серьезной и отодвигается, когда он пытается снова ее поцеловать.

– Не будем торопиться. Не надо меня принуждать…

– Давай договоримся, что ты сама укажешь мне подходящий момент для отделения следующей части ракеты.

А мне нравится его юмор!

– К тому же очень важна подходящая обстановка, – напоминает она, подмигивая.

Сначала я должна забыть свое прошлое. Забыть о гибели двоих американцев. Забыть о Пьере, запертом в русском модуле. Забыть саму необходимость все это забыть. Иначе мне ни за что не расслабиться с Симоном. Такое впечатление, что я сдаю экзамен, цель которого – не вспомнить курс, как когда-то в университете, а, наоборот, добиться девственной пустоты в голове.

Ужин доставляет обоим удовольствие. Ученые делятся воспоминаниями, приводя все больше подробностей.

После еды Симон отлучается, чтобы взглянуть на модуль, служащий тюрьмой для Пьера. Решено снова встретиться через полчаса в наблюдательном куполе.

У себя в каюте Алиса выбирает одежду посексуальнее: черную майку и черные атласные шорты, демонстрирующие ее гордость – красивые ноги. Для создания в наблюдательном куполе нужной атмосферы она захватывает с собой электрические свечи и маленький проигрыватель, чтобы слушать с Симоном «Гимнопедии» Эрика Сати[19].

Ровно в полночь по всемирному времени ученые сходятся под итальянским наблюдательным куполом. Симон тоже приоделся: на нем такие же, как у нее, черные майка и шорты. Еще он принес с собой термос шампанского.

– Прямо свидание при свечах, при свете луны, если не замечать, что свечи электрические, а светит нам… сама Земля.

Он подает ей термос. Алиса пьет из горлышка шипучее вино, потом то же самое делает он – правда, торопясь и давясь, отчего вокруг них начинают кружиться золотистые капли.

Трусить положено ему, а страшно мне. Редко когда я так робела, даже при первом прыжке с парашютом над египетскими пирамидами.

Они несмело целуются. Удивляясь собственной решимости, Алиса сама раздевает Симона чуть ли не догола, не посягнув только на трусы. Потом стягивает с себя майку и шорты и остается в бюстгальтере и в черных кружевных трусиках.

Оба парят почти нагие под куполом, среди капель шампанского, поблескивающих, как звезды; позади них светится ярко-синий земной шар.

– Что, если кто-нибудь подглядывает за нами с Земли в телескоп? – бормочет Симон.

Она привлекает его к себе, чтобы поцеловать. Алиса сильно его удивляет тем, что сама проявляет инициативу под музыку Эрика Сати. Но оба так взволнованы, что телесного слияния не выходит. А тут еще невесомость…

Алисе попадает в глаз капля шампанского.

– Первый блин комом, – говорит Симон, вытирая ее слезу. – Так было сказано при первом запуске ракеты «Аполлон» в январе 1967 года.

– Это когда трое погибли, а старта так и не произошло? – усмехается она.

– Вот-вот.

– Дальше пошло лучше?

– Да, следующая ракета, кажется, взлетела, – ласково отвечает Симон, гладя ее округлые плечи.

– Это хорошо. Не будем ждать, запустим «Аполлон-2» прямо сейчас. Было бы самое время перейти на «ты», если бы мы не сделали это уже давно.

Она делает громче «Гимнопедии», отпивает еще шампанского, сжимает бедрами бедра Симона и льнет грудью к его груди.