Слава тебе! В курилке никого не было. Прикурив, она обнаружила, что руки трясутся вместе с поджилками.

«Да что, собственно, такое?! Ну, было, да времени-то сколько прошло. Сколько уже? Три года? Да, три, даже больше. Ну и чего тебя проняло? Ты ведь умная. Про свою жизнь все уже поняла. Что это ты вдруг? Это поезд, вот в чем дело. В поезде как-то особенно ощущается одиночество: никто не провожает, никто не едет с тобой, никто не встречает – все сама. Ну и что?! В первый раз, что ли?! Надо было читать до опупения жизнерадостную Донцову, а не дремать под стук колес».

Наталья уставилась в грязное оконце на пролетающий мимо пейзаж, не видя ничего, стараясь изгнать тоску и жалость к себе.

«Пойду пить чай с попутчицами! И все, все, хватит, хватит!»

Затушив сигарету, она «очень решительно», как пишут в романах, взялась за ручку двери. В это же мгновение дверь, не менее решительно, дернули с другой стороны, и она полетела вперед, как выпущенная торпеда. Что там чувствует торпеда, Наталья не знала, но она почувствовала сильную боль, ударившись обо что-то твердое плечом и скулой. Что-то твердое при ближайшем рассмотрении оказалось мужчиной. Мужчина был высок ростом, широк, зол и смотрел на нее с явной брезгливостью.

– Что вы на ногах не держитесь, девушка? Так и покалечиться можно!

– А вы что в дверь рветесь, как партизан в бункер к немцам?

– Что?!

– Да ничего! Можно подумать, вы куда-то с боем прорываетесь, а тут девушки на дверях висят.

Насчет девушки она, конечно, погорячилась, но кто из женщин не думает о себе минус десять–пятнадцать лет? Да и какое это имеет значение, когда Бог посылает ей маленький скандал для бодрости духа и отвода хандры? В тот момент Наталья почти любила этого мужчину.

Мужчина, которого она почти любила, был ошарашен и посторонился, пытаясь ее пропустить. Гордо, нет, очень гордо задрав подбородок, она прошествовала мимо, испортив всю картину тем, что зацепилась за коридорный коврик носком шлепанца.

«Ну вот и полегчало, спасибо тебе, дядечка!», хотя насчет «дядечки», как и насчет «девушки», она тоже несколько преувеличила. Рассмотреть хорошенько Божьего посланника ей не удалось, но на «дядечку» он явно не тянул.

Уже совсем в ином настроении Наталья вошла в купе. Даша и ее мама пили чай, настоящий, из заварного чайника. На столе было разложено «угощение» к чаю – тульские пряники, конфеты, пирожки и еще какая-то снедь, завернутая в промасленную бумагу.

– Вы садитесь с нами, мы подвинемся, – очень весело, звонким, девчачьим голосом пригласила Устинья Васильевна. Голос совсем не вязался с ее крупной, дородной фигурой, круглыми щечками и прической. – Вас как зовут? А то и не знаем, как обращаться.

– Наталья Александровна, можно Наталья.

Очень вдруг захотелось чаю с пряниками в компании этой располагающей, открытой парочки. Наталья сходила за стаканом, и они уселись чаевничать. Устинья Васильевна с Дашей рассказывали о себе и про родственников, которые будут их встречать. Она слушала не слушая – этому приему научилась давно.

Ездить приходилось много и часто, в основном в поездах. Попутчики бывали разные, но почти всегда разговорчивые. Она научилась слушать, пропуская поток информации и эмоций собеседников мимо. Не от безразличия или снобизма, а от невозможности впихнуть в себя что-то еще сверх своих переживаний. Переживания прошли, а навык «поездных ушей» остался.

Хотя какое там прошли! Когда курить побежала, и ручки тряслись, и слезы внутрь загоняла, не разрешая выйти из-под контроля, и смирилась с тем, что хандрить придется полпути. Если б не маленькая стычка в дверях, сидела бы сейчас и собирала себя в кучу.