Достигнутый уровень обобщения дал основания еще одному американскому демографу, Дональду Коугилу, утверждать в 1963 г., что в лице теории демографического перехода демография получила теорию среднего уровня (в смысле Мертона), которая, по определению, обеспечивает истолкование наблюдаемых тенденций развития в рамках единой концепции[34]. При всей важности этого признания, мне кажется, что, если использовать трехуровневую концепцию социологического знания Р. Мертона, то теория демографического перехода может претендовать и на более высокий уровень общей теории. Но это – отдельный вопрос, который мы оставим за рамками этой статьи.

В центре ее внимания – вопрос о том, как постулаты теории демографического перехода соотносятся с представлениями о наблюдаемом разнообразии демографических ситуаций.

Прежде всего, как мне представляется, надо разграничить вопрос о сходстве или различиях траекторий перехода в разных странах или регионах и предпереходных или постпереходных состояний в его начальных и конечных точках.

Начнем с вопроса о траекториях. Едва ли признание универсальности демографического перехода как ответа на нарушение демографического равновесия тождественно представлению о полной одинаковости траекторий, по которым движутся совершающие такой переход общества. Во всяком случае, никто из теоретиков перехода ничего подобного не говорил. Более того, само представление о переходе как едином пути развития предполагает, что разные группы населения, регионы, страны и т. д. начинают движение по этому пути с разных исходных позиций, это происходит в разное время и в разных исторических обстоятельствах, само движение испытывает влияние разных культурных контекстов и потому заведомо не может быть одинаковым.

В частности, хорошо известны различия между пионерным (эндогенным) и догоняющим развитием. Последнее опирается на заимствование чужого опыта, чужих социальных и технологических инноваций, что может и даже, видимо, должно приводить к нарушению последовательности этапов перехода и другим отклонениям от «классической» модели. С точки зрения критиков теории демографического перехода, из нее вытекает, что демографические инновации «могут: (а) возникать только на мировом Севере и (б) непременно должны охватывать затем весь мир. Оба предположения не оправдались»[35], стало быть, теория неверна. Мне же представляется, что таких предположений в теории не содержится, и она в них не нуждается. Китайская политика «одна семья – один ребенок» не была западной инновацией и не распространилась на весь мир. Но это был один из возможных путей массового перехода к внутрисемейному контролю рождаемости, предсказанного теорией, что скорее подтверждает, чем опровергает предсказания теории и ее универсальность.

Помимо всего прочего, диверсификация траекторий перехода легко прогнозируема хотя бы потому, что изначально ясно существование нескольких возможных ответов на нарушение демографического равновесия в результате устойчивого снижения смертности, в чем и заключается смысл демографического перехода. К восстановлению утраченного равновесия могут вести изменения в брачности, рождаемости и миграции[36] в бесчисленных вариантах их сочетаний между собой.

Таким образом, существование совершенно одинаковых траекторий демографического перехода маловероятно даже в исторически и культурно близких соседних странах, а уж когда речь идет о странах, географически удаленных и находящихся на разных этапах исторического развития, об одинаковости траекторий перехода не приходится даже говорить.