— Нельзя, нас могут увидеть, — шепнула я и попыталась отвернуться.

Собственное тело предавало, а Майтлин все напирал, сминал ягодицы, двигал бедрами, звуки поцелуев дурманили.

— Кого удивит возня в кладовой? Решат, что слуги или солдат с гулящей девкой.

В этом весь Майтлин — не способен думать и на минуту вперед. Я дернулась и ухитрилась повернуться к нему спиной, а потом снова забылась. Как устоять перед руками, которые соблазнительно гладили живот и подбирались к груди? Не удавалось противиться требовательным ласкам.

Майтлин ритмично сжимал мою грудь, нетерпеливо давил на нее ладонями. Хриплое дыхание над ухом сводило с ума, до чего приятным было мучительное ожидание. Я едва терпела и выгибалась, старалась ощутить тесноту платья и давление рук — соски ныли, было мало.

— М-м-м, как вкусно, — Майтлин зарылся носом в мои волосы.

Цветочное масло, выпросила у сестры. Он втягивал воздух и забывался, до боли сжимал грудь, и я теряла разум. Действительно, возня в кладовой никого не удивит, мы могли выразить чувства без страха.

— Так бы и съел.

Майтлин широко открыл рот и осыпал мою шею поцелуями, почти облизал ее губами. Теплое дыхание, пальцы все сильнее и сильнее впивались в грудь — слишком хорошо, чтобы возражать. Безумно нравилось чувствовать себя маленькой и прижатой к большому телу. Нравилось ощущать, как руки Майтлина становились нахальнее, ощущать легкую боль и частое дыхание за спиной. Мышцы в животе резко сводило, я дергалась, крутила бедрами и старалась хоть так унять навязчивое желание. Без толку, оно терзало, но торопиться не хотелось, это как вдыхать аромат блюда перед едой. Я только комкала штаны на бедрах Майтлина, подавалась назад и старалась почувствовать холмик между его ног. Проклятые тряпки почти все скрывали, от досады хотелось прижиматься сильнее, тереться не останавливаясь.

— Вот так, Кошечка, извивайся, — выдохнул Майтлин.

От тихого, властного голоса все внутри переворачивалось. Я уже не думала и встала на носочки, потерлась о его пах, постаралась накрыть ладонями ягодицы. Они были твердыми и округлыми, а как сладко напрягались, когда Майтлин толкался в меня… от одного воспоминания между ног стало влажно. Но он был слишком высоким, стоя неудобно.

— Ко-о-ошечка, — пропел Майтлин и прижался губами к моему уху. Я чувствовала, как они растягиваются в улыбку, чувствовала дыхание и млела. Он снова втянул воздух и принялся резко задирать юбку. — Там они так же пахнут?

Шелест ткани казался невероятно интимным, он приближал заветное удовольствие. Я боялась шевельнуться, сердце быстро билось, но неловкие от желания пальцы только путались в юбке. Майтлин пробурчал что-то и взялся за шнуровку платья на спине. Боже, это было еще интимнее: стоять и чувствовать силу, с которой он дергал завязки, не заботясь об их сохранности. Это и значило быть в чужой власти — платье могли разорвать, могли наклонить меня и задрать юбку, что угодно. Я бы ничему не противилась, когда мышцы в животе так приятно сводило, а нетерпеливые пальцы задевали спину.

Майтлин распустил шнуровку на половину и грубо стянул лиф, затем нижнюю рубашку. Ткань собралась на талии, и нагота стерла последнюю грань, позволила ощутить тепло мужского тела за спиной, жар рук. Когда грудь накрыли большие ладони, я со стоном запрокинула голову и закусила губу. Ничего не могла, только млела и ловила каждое движение, старалась ощутить каждый изгиб пальцев, которые то сжимались, то надавливали. Майтлин мял грудь с каким-то… упрямством. Да, он будто искал нужное место, чтобы приблизить меня к пику одними ласками. Такие были везде: по телу разливалась сладкая нега, когда Майтлин гладил нежную кожу вокруг сосков, а когда резко скользил руками к ключицам и обратно, хотелось кричать. Нет, разорвать тряпки и добраться до твердости между его ног. До члена — щеки пылали, стоило услышать это слово, но сейчас оно мне нравилось. Запретное, пошлое, было в этом свое очарование.