Энниберд приветствовал альву мужским жестом – обе руки прижаты к сердцу. Она ответила женским поклоном, при котором руки соединяются в замок на груди.

– Ты была у старика? – спросил Энниберд.

– Да, забрала у него рубаху, чтобы постирать, дала ему чистую. И у меня были вопросы. Женские вопросы.

– Ты не могла их задать Ингоренне?

– Не могла. Это для нее слишком сложно.

– Значит, ты к озеру сейчас идешь?

– Нет, к Ручью-в-тени. В озеро, чтобы постирать, приходится заходить по колено. С ручьем проще. И там есть камни, которые нужны для стирки.

Больше им говорить было не о чем. Энниберд не знал, о чем спрашивать альву. Хотя одна мысль все же родилась: неплохо бы узнать, выбрала ли она мужа. Если нет – вполне можно договориться. Она хорошо сложена, лицо и голос у нее приятные, забота о старике тоже говорит в ее пользу. А Энниберду пора брать жену. Все совпадает…

Осталось принять решение.

Правила брачного ритуала Энниберд знал. Сперва – ласковые слова и обязательно подарки, совместные походы по лесу туда, где растет целебный мох, и туда, где грибные поляны. Потом – вопрос, который нужно задать посреднику или посреднице. И уж тогда известить род, что молодая пара уходит в горы. Там, в полном уединении, можно провести хоть год, не заботясь о пище и питье, – это принесут родственники и оставят у приметного камня. Там есть небольшие пещеры, которые не нужны темным альвам, и в пещерах даже сложены каменные очаги – ночи наверху прохладные. Если принести охапки сена и еловые лапы, можно изготовить прекрасное свадебное ложе. Обычай отправлять молодых в пещеры – такой давний, что и старики не скажут, откуда он взялся. Так повелось от общих предков.

Потом альва уходит к матери и старшим альвам – растить дитя. Возможно, будут еще встречи, еще одно путешествие в горы, еще одно дитя. А может, и нет.

Все это Энниберд знал. Но сразу говорить ласковые слова не принято – может, у альвы есть на примете другой. И потому Энниберд, вежливо простившись с Сегебенной, пошел к старику.

Альв, уже почти лишившийся плоти, стоял на пригорке, лицом и ладонями к солнцу. Казалось, лучи пронизывают его насквозь и ничего иного ему от жизни уже не требуется. Однако аиру он был рад и, не оборачиваясь, сказал, куда положить.

Энниберд особой любезности и не ожидал. О стариках заботятся, не требуя ничего взамен. Но у него был вопрос.

– Далеко зашедший в годах, я встретил твою внучку Сегебенну, и она мне понравилась. Есть ли у нее альв, который дарит ей подарки?

Вот тут старик повернулся.

– Она переменилась, Энниберд. Она стала другой, и уходит от меня торопливо, словно ее кто-то ждет. Если бы она видела в нем мужа, то рассказала бы мне. Энниберд, об этом не спрашивают, альва имеет право не ответить даже далеко зашедшему в годах. Энниберд, пойди за ней по следу.

Это был приказ.

– Пойти по следу, а потом вернуться к тебе? – уточнил Энниберд.

– Да.

– Она сказала, что пошла к ручью стирать твою рубаху.

– Она не брала у меня рубаху.

Энниберд ушам своим не поверил.

Он знал, что такое ложь, потому что встречался и с людьми, и с темными альвами. Браммар и Урар, темные альвы, были приятелями Верриберда, приносили ему снизу, из пещер, цветные камни, он их поил соками земли. Такое приятельство хоть и редко, но встречалось. Но в отношениях с людьми темные альвы были горазды на любой обман, да и люди ухитрялись заплатить им за руду и за кузнечные изделия меньше, чем следовало бы. С белыми альвами они себе такого не позволяли – белых альвов люди побаивались, считая, что они творят добро потому, что им лень творить зло. И в самом деле, тот, кто собирает целебные травы, уж точно знает ядовитые. А если бросить ядовитую траву в речку, то отравленная рыба всплывет кверху брюхом и лошади, которых привели на водопой, будут потом долго хворать.