– Извини, но это глупо, – Алена всем своим видом демонстрировала возмущение. – Ты же сам говорил… ты утверждал! Я цитирую: «Война за вратами – безумие!» Ты клялся, что все это не для тебя! И вдруг!..

Они в самом деле часто обсуждали врата и каждый раз приходили к выводу, что идти на ту сторону нет никакого смысла. О Диком мире уже сказано достаточно. Злоба, агрессия, кровь – порталы смакуют наперебой сюжеты страшной игры. Еще один репортаж не добавит ни славы, ни денег, и ничего не изменит ни здесь, ни там. Тем более, что на лето была масса планов: отдых в Италии, парк развлечений Гардаленд, Верона, Флоренция, Пиза, Парма. Потом – театральный фестиваль в Амьене.

И вдруг в конце апреля Виктор заявил, что через два дня уходит за врата, что уже прошел курсы и инструктаж. Все готово: одежда, бумаги, доверенность. И завещание.

– Завещание? – переспросила Алена. – Значит, ты серьезно?

День выдался по-летнему теплый, даже жаркий. После заморозков и снегопадов в апреле установилась теплая, какая-то благостная погода. Ветряк, от которого питался автономный генератор, крутился бесшумно, выписывал в синем небе замысловатые фигуры. Издали казалось, что огромный цветок распускается, а потом закрывает лепестки.

Из глубины сада тянуло прохладой. Даже на солнцепеке порой Алена зябко поводила плечами, но ни за что не желала надеть поверх сарафана кофточку или накинуть косынку. Ей хотелось тепла и лета, праздности и исполнения капризов. Плечи у нее чудо были как хороши. Идеальные, можно сказать, плечи. Божественные. Впрочем, в двадцать все женщины немного богини. Прежде всего потому что ждут безоговорочного поклонения.

Дом был большой, деревянный, с двумя верандами, построенный еще дедом Алены. На веранде хорошо в такие дни: теплынь, весенний ветерок веет в открытые окна, а у входа на круглой клумбе – бело-желтое буйство нарциссов. И посреди гигантской пирамидой – одинокий розовый гиацинт. Алена по сложенным друг за другом плоским камням подходила в нему каждое утро – вдохнуть аромат. Она любила живые цветы. Живые – это те, которые росли и благоухали, а не увядали в вазе, напоследок демонстрируя свою красоту.

Алена была младше Виктора на пятнадцать лет. Девчонка. Но, несмотря на разницу в возрасте, у них было много общего. Порой они удивляли друг друга сходством вкусов. Как и Алена, Виктор любил деревянные дома. Старые, из бревен или брусьев, проконопаченные настоящей паклей. Они на годы и годы сохраняли запах смолы, прежнюю силу солнца, дух леса. Виктор с детства считал, что такие дома – живые. Главное – подружиться с домовым. В том, что домовые существуют, Виктор не сомневался и Алену убеждал. Она смеялась, не верила. Два года назад Виктор за огромную сумму купил старый особняк писателя Хомушкина. Тот особняк мало походил на хоромы Алены – роднило их лишь дерево, давшее этим домам жизнь. Кто такой Хомушкин? О таком литераторе ныне никто уже и не знает. Даже Алена, читавшая поразительно много и совершенно бессистемно, не могла вспомнить эту фамилию. Сам Виктор тоже о бывшем хозяине своего обиталища ничего не слышал до покупки. Теперь, живя в его доме, вечерами читал книги прежнего владельца. Попадались весьма любопытные. Дом был большой, с участком, со старым садом и ухоженным газоном, с высокими деревьями вдоль дороги. Рядом с домом – просторный гараж и маленькая личная мастерская. Летом замечательно. Зимой немного уныло. Виктор любил мастерить. Одно неудобство: дом построил известный архитектор, новый хозяин по контракту с комитетом охраны памятников не мог ничего перестраивать. Все должно было оставаться таким, как во времена этого Хомушкина. Виктор был суеверен… в том смысле, что полагал: почти каждое событие является особым знаком, надо только уметь этот знак расшифровать. То, что Виктор незадолго до знакомства с Аленой купил особняк, больше подходящий для большой семьи, чем для холостяка, несомненно, было важным знаком, и он этот знак растолковал как некое благословление Вселенной. Сама же Алена дедовым домом не владела – он лишь жила в нем, в любой момент готовая сняться и уехать.