– Ах, герр адмирал, неужели вы думали, что я связана с маки? Меня же знает весь Тулон, уже столько лет! И поверьте, мне здесь ну совершенно не нужны проблемы!

«У тебя будут проблемы, курица, если ты не замолчишь! – подумал Тиле, на время отпустив охранников (не хватало еще, чтобы они торчали за дверьми). – И мне не интересны твои рассуждения про импрессионизм, или как там называется эта мазня, что развешана по стенам? Предлагаешь пройти в гостиную, где уже сервирован стол? Вино, фрукты, прибор на двоих – но я после ресторана сыт уже! И мне надо совсем другое – спальня где?»

Меч путался в ногах. Настоящий самурайский меч, который всё же вручил ему Мори Танабэ – меч, принадлежащий одному из пилотов: «Вопреки обычаю он ушел на вылет без клинка, несущего удачу – и не вернулся». Японский меч-катана был мало похож на саблю, полагающуюся офицерам кригсмарине при полной парадной форме, а уж носить его вместе с кортиком не укладывалось ни в какой порядок – но кто будет указывать адмиралу, да еще герою с такой репутацией; отчего Тиле пристегнул меч, отправляясь на торжество, не знал он и сам – может быть, из-за иррациональной веры, что японец прав, и Меч действительно дарует владельцу какую-то способность, или просто удачу. Рукоять, приятная на ощупь, удобно лежала в ладони, а тонкий, слегка изогнутый клинок, казалось, сам просил крови – взяв меч в руку, хотелось прочувствовать, как он рассекает плоть; сейчас Тиле отлично понимал самураев, проверявших новый меч на первом встреченном путнике, а также считавших, что если клинок долго не пил кровь, он теряет не только остроту, но и Силу, даваемую владельцу.

Захотелось вдруг выхватить меч и ударить эту курицу, как учил Танабэ-сан, сверху вниз, «опусканием журавля». Желание было таким сильным, что Тиле даже убрал руку с эфеса, боясь не сдержаться. «Да не хочу я сейчас твоего вина – а, вот это, кажется, спальня! Что за беспорядок, всё разбросано, какой-то чемодан посреди, и свернутая трубкой картина, вынутая из рамы… Курица пищит, что только приехала, не успела распаковаться? А вот на кровать тебя – воистину королевских размеров, с пологом поверх!»

Он взял ее грубо, как матрос, год не видевший берега. Даже разорвал на ней платье, не дожидаясь, пока она его снимет. Она что-то пищала, ему же хотелось ее придушить. «Что у вас есть хорошего, французики, кроме ваших женщин? И лучшие женщины должны принадлежать победителю, во все времена, разве это не так?» Ему не было дела до ее чувств, и даже – жива ли она вообще. Он хотел получить удовольствие и снять напряжение, всё остальное было неважно.

А когда всё закончилось, и он, одевшись, пристегивал меч, то снова отчего-то захотел опробовать клинок на этой курице, но сдержался. Потому что он снова придет в этот дом, когда захочет, и без всякого приглашения – он здесь хозяин, и в его власти отправить эту даму, и всех ее знакомых, в гестапо. Напряжение почти исчезло, какое-то едва заметное беспокойство еще сидело на самом краю его сознания, но он не стал задумываться. Можно теперь и выпить вина. А затем – повторить.

И когда он уже поднес бокал ко рту, в голове его вдруг всё стало четким и ясным, как во время боя, когда Полярный демон касался его сознания.

Она только приехала? Беспорядок в комнате – при собранном чемодане? И нет следов пыли – может, убирает прислуга? И стол, накрытый на двоих – значит, она заранее знала, что я буду здесь? Или она собралась немедленно уехать, сразу после того, как я уйду?

Но он успел проглотить содержимое бокала. И почувствовал, как качается под ногами пол. А графиня смотрела с усмешкой, взглядом умным и жестоким – глазами врага.