Что там еще остается? Ах, да, на личном фронте. У нас женатые писем ждут, а кому особенно повезло, как командиру, могут и по ВЧ пообщаться – нет, не треп, но пара слов, что всё в порядке, и просто голос услышать – это очень много! Как я вчера с Курчатовым разговаривал, ну а после вдруг Настя:

– Сережа, возвращайся, жду!

Не иначе от Лазаревой замечание получила – вот не поверю, что в меня может двадцатилетняя влюбиться, как в какую-нибудь телезвезду!

– Дурак ты, Серега, – говорит Петрович. – Конечно, кто знает, что у этих женщин на уме? Но ты пойми, в этом времени защитники Отечества, да еще с нашими заслугами – куда выше стоят, чем у нас были всякие там киркоровы и джигурды. И мужиков на войне повыбило – так что не удивляйся, что женщины на нас так смотрят; и народ еще не развращен квартирным вопросом. Ты, главное, понять постарайся, она играет или искренне – если второе, то отчего бы и нет? Мне вот Елена Прекрасная сказала – не знает она, откуда мы, и думает, я Галю свою на этой войне потерял, ну как часто здесь – сорок первый, отступление, она там осталась. Так сказала мне Елена: «Если ваша жена живая найдется, я уйду и слова не скажу». И слезы у нее на глазах – а всегда такая бой-баба, хохотушка. Я ей, что стар уже для тебя – а она улыбается: «Так, Иван Петрович, это куда лучше, когда муж старше, уже крепкий хозяин, а не парень безусый – у нас на севере всегда было принято так».

Сидим в кают-компании, пьем чай. Князь, третий за столом, тоже слово вставляет:

– А в самом деле, чем плохо? Если назад, в свое время, мы уже не вернемся. А монахом быть, авторитетно заявляю, очень часто вредно для здоровья. Тут тебе даже беспокоиться не надо – жену подберут, и точно в твоем вкусе. И главное, ты сам выбираешь – из красивых девушек твоего любимого типажа, кто с тобой вдруг станет пересекаться невзначай. Причем не только внешне – общие интересы, близость характера тоже учтут.

– Так тебя тоже?!

Мы посмотрели друг на друга, и нам отчего-то стало смешно.

– Ну, Лазарева! Вот ведь стерва!

Тулон, 6 декабря 1943 года

В ресторане «Шарлемань» шумно праздновали победу.

Если по правде, американцы еще держались. Ликвидировать северную половину плацдарма так и не удалось – но Пятый американский корпус, оборонявший Лиссабон, был разбит, уничтожен или пленен полностью. Ценой потерь, как указывалось в рапорте, «не больших, чем доблестный вермахт мог себе позволить». И в общем, это было не слишком далеко от истины – потери янки были больше, раза в три. Так что картина напоминала победоносный сороковой год: пленные, трофеи, и очередная столица падает к ногам германского солдата. Вот только в веселье были видны черты пира во время чумы.

Французы, хозяева – офицеры Тулонской эскадры – вместе с какими-то штатскими сидели в стороне. Союзников-итальянцев вообще было почти не видно. Центральные столики зала, разукрашенного флагами со свастикой и большим портретом Гитлера, занимали немцы, в подавляющем большинстве моряки. Люфтваффе вело отчаянные бои с американцами, развернувшими против Испании настоящее воздушное наступление, а армейские части с трудом выводились по разбитым бомбежками дорогам, сначала во Францию, а после пополнения на Восточный фронт, откуда приходили всё более тревожные вести. Русские начали там свое наступление, вышли к берегу Балтики, отрезав Кенигсберг, и прорвались наконец через Карпаты в Словакию, и становились всё активнее на зависленских плацдармах – хотя Геббельс орал, что Висленский рубеж неприступен, все помнили, что всего полгода назад это же утверждалось про Днепр.