Ксантипп хорошо помнил тот день, хотя ему было всего восемнадцать лет. Спартанцы, конечно, хотели остаться, заявив некоторые права на освобожденный ими город, хотя их и пригласили в качестве гостей. Известие об этом разлетелось само собой, и улицы внезапно заполнились афинской молодежью, которая вилась возле спартанцев. Возможно, людям в тот день стало стыдно за свою неспособность противостоять тирану и его солдатам. Это не имело значения. В конце концов они нашли в себе мужество. Ими больше никогда не будут править тираны! Даже спартанцы поняли, что сопротивление слишком велико. Они оказались в роли волков, столкнувшихся с вооруженными овцами. Именно в тот день Ксантипп подумал, что демократия действительно может выжить. До того дня он и представить не мог, что так много людей настроены не менее решительно, чем он. И если их так много, тех, кто готов умереть за демократию, если они дорожат ею больше, чем жизнью, возможно, она и впрямь того стоит.

Ксантипп нахмурился. Он ничего не слышал о Гиппии во время битвы, не видел ни его знамен, ни каких-либо греческих щитов в персидских рядах. Как мог узнать об этом Мильтиад? Конечно, были пленные и были допросы. Некоторых пытали, прежде чем убить. Возможно, они рассказали Мильтиаду больше, чем он открыл прошлой ночью. Но подозрение вспыхнуло.

– Перед битвой, – продолжил Мильтиад, – я получил известие, что Гиппий вернется из дворцов в Персии, чтобы сопровождать великого царя. Предатель всей Греции, помогающий нашим врагам.

Мильтиад сделал паузу, и по толпе снова прокатился ропот. В этом ропоте звучал гнев, и если бы Гиппий оказался вдруг перед ними, его наверняка разорвали бы на части.

– Большая часть их флота уцелела вместе с конницей и тысячами солдат. Они по-прежнему представляют для нас угрозу – и Гиппий среди них. Поэтому я не прошу у вас венка победителя за вчерашний день, ни для меня, ни для людей, которые одержали победу. Мы знаем, что мы сделали, и мы знаем, что этого было достаточно. Все, о чем я прошу, – это дать мне флот, чтобы выследить выживших персов и найти Гиппия, где бы он ни скрывался. Это если собрание проголосует сегодня за то, чтобы разрешить мне построить корабли и набрать людей для экипажей, а также выделить серебро из нашей казны для оплаты их услуг. Если вы сможете это сделать, я верну еще большую сумму персидским серебром и отомщу Гиппию, что следовало сделать уже давно.

Когда толпа снова взорвалась, Эпикл наклонился так, что его губы почти коснулись уха Ксантиппа.

– По крайней мере, какое-то время его не будет в Афинах. А если боги пожелают, мы можем никогда больше его не увидеть.

Ксантипп кивнул, наблюдая, как Мильтиада снова подняли на плечи его друзья и сторонники. Ксантипп не сомневался, что этот человек умышленно сдерживал их фланг, не позволяя вступить в сражение с персами. Если бы он преуспел, люди, которые приветствовали его сейчас, плакали бы в цепях в тот же день, купленные и проданные на рабских рынках. Не важно, что Мильтиад потерпел неудачу, важно только то, что он не был наказан за свою попытку. В этом была несправедливость, и это жгло Ксантиппа изнутри.

– Я домой, – сказал Ксантипп Эпиклу, повторив это громче, когда друг приложил руку к уху и посмотрел непонимающе. – Домой в Холаргос.

Эпикл кивнул. Он знал, что друг терпеть не может толпу. Долг удержал его здесь, чтобы услышать речи Мильтиада и Фемистокла. Но людское внимание утомляло его.

Ксантипп и Эпикл подождали ровно столько, чтобы поднять руки при публичном голосовании, хотя Ксантипп мог бы воздержаться.