Он на ходу открывает бутылочку, мочит ватку и собирается сунуть мне под нос.

– Не надо, – уворачиваюсь от ужасного запаха. – Больше не упаду, не переживайте.

– Точно? – смотрит с сомнением на меня. Не верит.

– Да, – твердо киваю. – Мужчина, – киваю на незнакомца с зелеными глазами. – Своими словами меня напугал.

– Марк, так вот как ты до обморока девушек доводишь, – Игнатов говорит с легкой иронией в голосе. – А то все “Я неотразим”, “Я неповторим”, – откровенно издевается над коллегой.

Смеюсь.

Сжимающие грудную клетку тиски куда-то делись и я могу нормально вдохнуть. Больше ничего не мешает и это прекрасно. Осталось вылечить Дашеньку и вообще тогда будет красота.

– Когда будете проводить обследование? – спрашиваю о наболевшем.

Чем быстрее врачи все решат, тем лучше.

– Завтра, – твердо отвечает Марк.

Кирилл Александрович бросает в его сторону полный недовольства взгляд, но свои мысли оставляет при себе. Комментариев не следует и я ему благодарна за это, ведь мнение Игнатова важно для меня.

Он уже однажды спас мою доченьку, а теперь ему приходится разбираться в ее болезнью снова. И если тогда все было понятно, то сейчас…

Никто до него не смог разгадать причину частых бронхитов и пневмоний.

– С четырех утра не поить и не кормить, – начинает меня наставлять. – В операционную постараемся взять ее в первых рядах.

Слово “операционная” уже не режет по ушам и не бьет вгоняя в истерику, я привыкла. А еще знаю, что операционная это не всегда про вмешательство.

Оказывается там порой проводят сложнейшие обследования, при которых должна быть стерильность. Бояться не стоит. Врачи точно знают, что делать.

– По времени не знаете во сколько? – уточняю в надежде на точное время. Порой бывают задержки на два-три часа.

– Мы постараемся взять ее как можно быстрее, – обещает Игнатов.

– Хорошо, – соглашаясь киваю. – Тогда буду ждать.

Лечащий врач моей конфеты уходит, а вот его коллега не спешит меня покидать.

– Вам нужно заполнить документы, – кладет передо мной историю болезни. – Знаете как или показать?

– Знаю, – машинально отвечаю. – Но если вы подождете пока напишу, я буду рада, – бросаю в его сторону смущенный взгляд.

Когда Марк рядом, то мне гораздо спокойнее. От него исходит уверенность и власть, которым хочется подчиниться. Невероятные ощущения, словно тебя закутали в мягкое пуховое одеяло и защитили от всего вокруг.

Никогда ничего подобного не испытывала.

– Элли, у отца Дашеньки никогда не было проблем с трахеей? – спрашивает неожиданно.

Останавливаюсь, убираю ручку от бумаги и поднимаю на Марка глаза.

– Если вы хотите исключить генетику по линии отца, то ничем не могу вам помочь, – говорю открыто и честно. – Мы не общаемся. Он даже не знает про то, что у него растет дочь.

– О как, – удивляется. Я буквально вижу как меняется его взгляд. – А у вас? Никогда подобных проблем не возникало?

– Нет, – качаю головой. – Ни у меня, ни у моих родных никогда не было подобных проблем.

– Понял, – многозначительно кивает. Хмурится и поджимает губы.

– Что-то не так? – уточняю с волнением в сердце.

– Разберемся, – спешит заверить и успокоить. – Чем сложнее случай, тем он интереснее, ведь так? – игриво приподнимает уголок рта.

Мое сердце тает.

– Кому как, – пожимаю плечами. – Ни в одной больнице не захотели разобраться с причиной болезни у Даши, – смотрю на мужчину и тону в его изумрудных глазах. Они такие выразительные и проницательные, что порой кажется будто он видит меня насквозь.

– Сказать честно, я этому рад, – своими словами удивляет меня.

– Почему? – ахаю не понимая. Как можно радоваться неразрешимой проблеме ребенка? Неужели он не видит как страдает каждая из нас?