– Сменился, Нин. Что-то случилось?

– Нет-нет, – девица опускает глаза в пол, и я вспоминаю, что она вроде как дружит с Маринкой.

Черт! Доложит же! Нет. Надо эту тему радикально закрывать. Никаких служебных романов.

Заходим в палату.

– Мишка, привет.

Здороваюсь с пацаном, который мне почему-то кажется очень прикольным. Есть в нем что-то такое… Будто родное.

– Пливет, – с несмелой улыбкой тянет мальчик.

Я достаю свой складной нож.

– Мишка, я арбуз привез. Будем есть? – подмигиваю ему заговорщически.

– Будем! – мальчишка улыбается еще шире, а я забываю и его идиотку бабку, и навязчивую Маринку.

Классная у тебя улыбка, парень!

– Кать, – оборачиваюсь к его матери, – дай тарелку.

А она замерла в дверях бледная. Блин. Что это с ней? Сама-то ест?

– Кать, ты чего?

– Марк, – подходит несмело, – а если ты не на дежурстве, то что ты тут делаешь?

Черт! Ну и вопросики у тебя. Отворачиваюсь, поджав губы, но… А действительно! Что я здесь делаю?

Катя

Он что, приехал специально накормить Мишу арбузом? То есть он отработал сутки, поехал, нашел в Москве в мае арбуз и вернулся в больницу. И только не говорите мне, что он ко всем пациентам настолько неравнодушен.

Как? Что происходит? Марк? Марик?

Это настолько не вяжется с твоим поступком. Хотя… когда я узнала обо всем, я думала так же… Что этот твой отъезд совершенно не в твоем стиле. Что Марик, которого я знала, никогда бы так не поступил! Мой Марик… Он, скорее бы, отработав сутки, понесся больному ребенку арбуз добывать. Где же ты настоящий? Где же правда?

К горлу подкатывает тошнота, ноги подкашиваются. Так… Стоп…

– Кать?

Он смотрит на меня, нахмурившись.

– Что с тобой?

Подходит, пробует рукой висок.

– Ты сама-то ешь?

Возвращается к столу, отрезает два кусочка красивой красной мякоти, один кладет Мишутке, второй прямо на ноже протягивает мне.

– Кать, я понимаю, страшно, нервно, тяжело, но ты нужна сыну.

Он смотрит мне прямо в глаза, а я медленно, как во сне, беру предложенный кусок.

– Если я правильно понимаю, – Марк понижает голос, – у него же больше никого нет.

И тут я не выдерживаю…

Марк

Какого хрена? Катя?! Подхватываю ее, укладываю на свободную койку, выбегаю в коридор.

– Нин, – кричу постовой медсестре, – дай тонометр!

Нинка тут же влетает с квадратными глазами. Первым делом кидается к койке ребенка.

Молодец, профессионалка. Только…

– Нет! Тут мать в обмороке.

На самом деле Катя в сознании, но ей явно плохо. Надеваю манжету на руку.

Восемьдесят пять на шестьдесят… Ну да, сильно так себе…

– Кать, ты в своем уме?

Злюсь на нее. Дико злюсь. И на себя. Какого черта? Почему мне это все достается? Почему я сейчас не дома? Нет… Не так… Почему я сейчас не хочу быть дома?

– Кать, мне кем заниматься? Твоим ребенком или тобой? – спрашиваю с откровенным наездом.

– Марик, – ей, кажется, стыдно.

– Что Марик? Ты сама-то ешь? Проблемы с давлением? Что?

– Я ем, – кивает она мне несмело.

– Может, чашку кофе? – несмело предлагает Нина.

– Лучше крепкого чая, – поворачиваюсь к ней я. – Сладкого.

Она кивает, поворачивается уходить.

– Спасибо, Нин, – чуть запоздало благодарю ее я, возвращаю тонометр.

– Да я сейчас приду, – отмахивается самая жгучая брюнетка нашего отделения и выбегает в коридор.

 Катька пытается сесть.

– Лежи, пожалуйста.

– Мама? – испуганно окликает ее Мишка.

– Миш, мама просто устала, – сажусь рядом с его койкой я. – Сейчас все будет хорошо.

Смотрю на Катю, думаю, уколоть ей кордиамин или обойдемся цитрамоном.

– Я попрошу завтра зайти к тебе кардиолога.

– Не надо, – шепчет она и снова пытается сесть.

– Лежи, я сказал! – почти рычу на нее.