Хрупкую и темноволосую, с россыпью веснушек и большими темными глазами.

«Это ведь могла быть моя дочь», – проскользнуло в голове, но я быстро пресек эту идею. У меня не может быть детей, а Яна гуляла еще в браке, так какого дьявола я тут осматриваю ее ребенка? Какого черта я должен ей помогать?!

Не должен, не обязан и запросто могу выкинуть их обеих за пределы своей клиники, да вот только я, в отличие от нее, клятву давал лечить и помогать людям, и ребенок этот… его обследовать надо.

Салиева почти не смотрела на меня – так, только мельком, но мне хватило минуты, чтобы оценить ее состояние.

Старые кеды, поношенные вещи, сама какая-то дерганая – неужто любимый не радует? Продиагностирую ее дочь, и пусть катятся на все четыре стороны. Пять лет этой твари не было в моей жизни, пять чертовых лет!

Думал, что забыл уже, отболело, вылечилось, но нет.

Яна как опухоль раковая в сердце мне засела, так сильно, что хоть оперируй самого себя.

Про мужа вспомнил, так она аж дернулась, сука чертова, как же я ее ненавижу!

Чего ко мне приперлась, а не к мужу? Пусть проваливает, шлюха, да вот только смолчал при ребенке.

Девочка смотрела на меня настороженно, точно дикий зверек, но стук ее сердца мне не понравился, и тогда я наступил себе на горло, вспомнив, что я все же врач.

***

— Сейчас…

— Не надо. Успокойся.

Ошалело ищу деньги, но понимаю, что у меня их попросту нет.

— Нет, все нормально. Я найду…

— Мужу позвони. Пусть добавит, или кто там у тебя.

Больно, словно ножом по сердцу резанул.

Мужу. Ты же сам мой муж! Хоть и бывший.

— Позвоню, даже не сомневайся.

— На. Набирай. У тебя ведь и телефона нормального нет, не так ли, актриса?

Протягивает мне какой-то крутой мобильный телефон явно последней модели, а мне так паршиво становится. Поднимаю глаза на него и понимаю, что Холодов просто надо мной стебется.

На его лице играет презрительная ухмылка. Смешно ему, видите ли. Сволочь.

— У меня есть телефон! Отойди от меня!

Олег слишком близко, я делаю шаг назад, но в тот же момент оказываюсь вжата в дверь спиной. Точно хищник, Холодов хватает меня за предплечье, до боли сжимая руку.

— Почему ты пришла? Скажи мне!

— Я же сказала, не хочу быть тебе должной! Пусти!

— Посмотри на себя: ходишь в обносках. Разве это того стоило, стоило?! Вот она – твоя вечная любовь? – рычит на меня зверем, а я пугаюсь, но обида сильнее.

Вырываюсь, он отпускает, а я быстро вытираю слезы. Тяжело дышу, но не покажу ему, каково мне, каково мне было все эти годы!

— Пусти, больно!

С силой отталкиваю мужчину от себя, поправляю свитер, задыхаясь в высоком воротнике.

От прикосновения к Олегу проходит какой-то разряд тока, невольно запах его улавливаю, и кружится голова.

Боже. Если есть стопроцентный дурманящий мужской парфюм, то это он.

— А твоя любовь вечная?

Киваю на его блестящее обручальное кольцо. Олег сжимает руки в кулаки.

— Кто отец твоей дочери?

— Ты не отвечаешь, и я не собираюсь. Выпусти меня!

Дергаю за ручку двери, но Холодов с силой захлопывает ее прямо перед моим носом.

— Скажи мне. Кто. Ее. Отец? Кого я должен пристрелить?

— У Саши нет отца.

— А как же она появилась? Ветром надуло?

— Да, представь себе, надуло!

— Когда ты залетела, мы еще женаты были! Чего тебе не хватало, как ты могла разрушить все, как?!

— Я ничего не разрушала, Олег. Это ты все поломал, – шепчу сквозь слезы, Холодов с силой сметает со стола мои деньги вместе с какими-то папками, а после пищит передатчик, и я слышу голос Настеньки:

— Олег Евгеньевич, у вас операция. Вас ждут.

— Иду! – басит Холодов, поправляет халат и распахивает дверь.