Нескладная девушка жалобно поскуливала и трясла рукой, кровь продолжала лить, и пышнотелая мадам велела ей:

– Стой тут, щас тряпку найду.

Она вернулась в кухню, а Таня с интересом рассматривала размазывающую по лицу слезы девчонку. Той было лет тринадцать на вид. То, что она сама пырнула себе руку ножом, Таня поняла, но мотив пока не уловила, поэтому просто спросила:

– А ты зачем это сделала? – она кивком показала на руку.

– Не знаю, – всхлипнула дурочка. – Хотела тете доказать, что никому мы не нужны-ы-ы, – подвывала она.

– Ага, не нужны, – согласилась с ней Таня. – От таких дур, как ты, везде одни проблемы. Ну, хотела что-то доказать, так насквозь-то зачем протыкать? Тюкнула бы слегка и все. А сейчас к врачу надо, зашивать, повязку накладывать, рукой несколько дней работать не сможешь.

Таня взяла руку истеричной девица и посмотрела, чего та учудила. Все было весьма прискорбно, о чем она ей, слегка преувеличив, и сообщила. Но когда Татьяна подняла глаза, то увидела, что девица впечатлилась настолько, что поменяла тон лица на мертвенно-белый и вообще собралась перейти в бесчувственное состояние. Таня резко ее тряхнула, чтоб девица не вздумала тут отрубиться, и огляделась в поисках помощи. Как назло, никого.

– Н-не надо к рвачу, – бормотала девочка на грани обморока. – Я жить хочу, я больше не буду, никогда-никогда, не отдавайте меня рвачу.

Таня заподозрила, что ей, скорее всего, не все известно о местных нравах, и поэтому не стала нервировать ребенка.

– Ну, нет, так нет, – она подняла пострадавшую руку девочки вверх и постаралась успокоить пострадавшую. – Но надо все же это чем-то замотать.

Таня еще раз успела оглядеться в поисках чистой тряпицы, потому как кровь так и продолжала течь весьма уверенной струйкой, как появилась дородная тетя взбалмошного подростка. В руках она несла грязную и засаленную тряпку, и явно собиралась замотать рану ею.

Таня не собиралась лезть в аборигенские разборки, но черт возьми, перед ней был ребенок с почти насквозь пробитой по собственной дурости рукой, и ей в рану собирались занести всю грязь и заразу, что только можно было найти на кухне. Таня загородила девочку собой.

– Э-эм, уважаемая, – Таня не знала, как обратиться к странной тете, которая собирается устроить племяннице заражение крови, и выбрала самое нейтральное, на ее взгляд, обращение.

“Уважаемая” округлила глаза и чуть присела от удивления, и, действительно, стала походить на крольчиху.

– Нужна чистая ткань, – сказала Таня.

– Так нету, нам нельзя брать, ткани только для господ, – замотала головой кухарка.

– Тогда к доктору надо, – говорить ”врач” Таня не рискнула, опасаясь реакции девочки.

Толстуха опять замотала головой.

– Нет, доктор заставит оборот делать, а ей нельзя!

Таня опять ничего не поняла, но кровь все лилась, полуобморочная барышня тихо скулила, и она не выдержала. “Варвары!”, – подумала Таня, схватила девчушку за здоровую руку, оттолкнул с дороги упитанную крольчиху, ворвалась на кухню и схватила первый же попавший под руку нож. Тетя и племянница, с распахнутыми от ужаса глазами, попытались спрятаться друг за друга и за корзину. Таня же размахнулась и быстрым движением отрезала кусок подола. Огляделась, бросила нож в лохань, которую определила за раковину, и сказала строгим голосом девочке:

– Ну-ка, иди сюда.

Девчушка приблизилась. Таня замотала ей руку куском шелка.

– Знаешь дорогу в покои леди Наины? – спросила она.

Девочка кивнула.

– Тогда веди, – распорядилась Таня, и девушка, боязливо косясь на нее и неуклюже сгибая колени, пошла наверх по лестнице.