Воспитывались и общались мы по дворовым принципам. Каждый имел кличку – Черняшка, Сопливый, Воробей, Горшок, Скворец. У меня была кличка Аркан, которая впоследствии и стала основой моего литературного псевдонима, а затем – и фамилии в паспорте.

Хулиганили... Одним из любимых занятий была стрельба из рогаток по окнам располагавшейся рядом с нашим домом женской школы. И вот однажды во время такого обстрела кто-то крикнул: «Атас!» Ребята мгновенно разбежались, а я, интеллигентик, остался на месте с рогаткой в руках. Меня и доставили в отделение. И стали допытываться, кто еще со мной был. Но я решил своих не сдавать и, хоть прекрасно знал всех по фамилиям и именам, стал называть их клички.

– Черняшка, – говорю.

– Какая Черняшка? Как фамилия?

– Черняшка, – говорю.

– Кто еще?

– Воробей.

– Какой воробей? Как фамилия?

– Воробей...

Минут двадцать они еще меня пытали и, так ничего не добившись, отпустили. Но протокол о приводе в милицию составили.

Авторитет мой во дворе и округе после этого случая сильно вырос...

Время было тяжелое – сегодняшнему молодняку не понять. Каждый день в шесть часов утра, перед тем как пойти в школу, я занимал очередь за хлебом, который потом мама получала по карточкам. Мне карточки не доверяли – я мог их потерять...

Война была в разгаре – голодуха, налеты. Но мама все-таки попыталась вернуть меня к музыке. В районной музыкальной школе сказали, что для скрипки я опоздал, и предложили виолончель. Нам дали напрокат виолончельку, и я два года протаскал ее в школу и обратно на посмешище моим дворовым дружкам, которые всякий раз заставляли меня доставать из футляра ноты и хором по складам произносили непонятные «смешные» слова: «форте», «престо», «пианиссимо»...

Но платить за прокат инструмента было нечем, и через два года мои занятия музыкой кончились.

9 мая 1945 года в День Победы мама привела меня на Красную площадь. Передать, что творилось, невозможно. Возле гостиницы «Москва» была самая настоящая давка людей, переполненных подлинным счастьем. Чтобы я не потерялся в этой толкучке, мама крепко держала меня за руку. Остудить обезумевшую от радости толпу было практически невозможно. Но милиция изо всех сил пыталась навести хоть какой-нибудь порядок. И конный милиционер «запугивал» народ, размахивая шашкой в ножнах. Махал, махал и случайно долбанул меня по голове. И мама не возмутилась. Она только спросила, не больно ли мне. Я соврал, сказав, что не больно.

Когда я учился в седьмом классе, к нам поступил новенький, который буквально был болен шахматами и таскал их в школьном портфеле. Он-то меня и заразил. Заразил настолько, что, перейдя в восьмой класс школы-десятилетки № 151, я стал ходить в шахматную секцию Стадиона юных пионеров, где вскоре доигрался до первого разряда.

Мое увлечение привело к снижению успеваемости, стали появляться «тройки», «двойки», и родители отлучили меня от шахмат, твердо сказав, что шахматы – это не профессия...

И вот еще одно «если бы...». А если бы проявил я настойчивость и, наплевав на все, целиком отдался шахматам, то, может быть, эту книгу написал бы сегодня экс-чемпион мира Аркадий Арканов... А может быть, превратился бы я в шахматного графомана и «гонял» бы в сквериках с пенсионерами по «пятерке» за партию... Но так или иначе, а шахматы оставили в моей жизни неизгладимый след, подарив мне дружбу с такими магами, как Василий Смыслов, Михаил Таль, Гарри Каспаров, Анатолий Карпов, Юрий Разуваев...

Впоследствии я написал два «шахматных» рассказа. Рассказ «Поражение» написан в качестве антипода (в хорошем смысле слова) блестящему рассказу моего друга Василия Аксенова, который был опубликован в журнале «Юность» и назывался «Победа». Второй – «Игра по переписке».