– А можно я вас сниму?

– Откуда? – испугался Гоша.

– Да ниоткуда! Просто сфотографирую аппаратом.

– Я… это самое… не знаю. – Гошу никогда раньше не снимали аппаратом. – А что со мной будет?

– Да ничего! Сидите как сидели, я быстро.

Он откинул на коричневом футляре крышку, нацелился на Гошу выпуклым, словно у подзорной трубы, стеклом. Щелкнул кнопкой. Весело объяснил:

– Мне этот аппарат вчера подарили, в день рождения. «Зенит-3М». Мне вчера десять лет как раз было… А вам сколько лет?

– А… это самое… По одним документам триста четырнадцать, а по другим триста шестнадцать…

– Уй-я! – опять обрадовался мальчик. – Тогда я вас еще раз сниму, ладно?

– Если вам нравится…

– Конечно, нравится! Я хочу альбом с морскими снимками сделать… Ой, а пленка-то кончилась! Я сейчас перезаряжу.

Мальчик сел спиной к Гоше, свесил с пирса ноги, положил на колени аппарат. Что-то начал делать с ним, быстро двигая поцарапанными локтями. Он был в тельняшке с подвернутыми рукавами, такой же, как у Гоши, – полинялой и заштопанной. Только у Гоши она широченная и до пят, а у мальчика – тесная и коротенькая: сзади выбилась из-под ремешка и видно тощенькую спину с острым бугорком позвонка.

Гоша вздохнул: какие они все-таки хрупкие, эти еще не выросшие человеки…

Голова у мальчика была пушистая, как осенняя маковка белоцвета с летучими семенами. И на тоненькой шее тоже был пух – как на птенце чайки.

Мальчик весело оглянулся на Гошу. Гоша смущенно закашлялся. Но… мальчик был славный и теперь уже немножко знакомый, и Гоша так осмелел, что подумал: «А может, попросить его о помощи?» Помощь была нужна. Иначе незаконченные стихи не дадут покоя, Гоша знал это по долгому опыту.

– Это самое… Я хочу спросить… – начал Гоша и опять зашевелил пальцами на ступнях. – Не знаете ли вы случайно рифму к слову «бухты»?

– Ух ты! – весело сказал мальчик.

– Что? Простите…

– Рифма такая. «Бухты – ух ты!»

– А… да… – Гоша взволнованно поднялся и зашлепал вокруг сундучка, вцепившись в клочковатую бороду. – Да… но… Видите ли, стихи у меня сочиняются печальные, а эта рифма… Она, понимаете ли, слишком такая… бодрая. Извините…

Мальчик отложил аппарат, вскинул ноги и повернулся к Гоше, крутнувшись на месте. Помолчал, потерся подбородком о коленку и сказал виновато:

– Не знаю тогда… Какая-то чепуха в голову лезет. «Лопух ты… петух ты…»

– В самом деле… Хотя… – Гоша сунул в рот левый мизинец и начал его сосредоточенно обсасывать. – Минуточку… А если…

#

На берегу затихшей бухты

Сидишь ты, дом свой потеряв.

Не пыжься, как младой петух, ты:

Тебе не выйти уж в моря…

Гоша сообразил, что прочитал стихи вслух. Это с ним произошло впервые в жизни. Гоша испуганно посмотрел на мальчика.

– Ничего. Складно получилось, – сказал мальчик. – Только вот это слово «младой»… Какое-то старинное.

– Д-да? – отозвался Гоша и замигал длинными, как растопыренные пальцы, ресницами. – Но… мне кажется, это делает стихи более поэтичными… Нет?

– Может быть, – поспешно согласился мальчик. Он, видимо, понял, что Гоша болезненно воспринимает критику. И сменил разговор: – А вы, значит, по правде остались без жилья? Как же теперь быть?

– Да вот… дали какую-то бумажку с адресом… – Гоша, кряхтя, вытащил из сундучка ордер. Мальчик вытянул к ордеру тоненькую шею.

– Ой, да это же на библиотеке, я знаю!.. Хотите, я вас провожу? Только еще один снимок сделаю, ладно?

Сейчас тот майский снимок висел у Гоши над столом. Рядом с потертой штурманской картой Средиземного моря, под старыми корабельными часами (часы не шли, но придавали комнате в башне морской вид). Гоша с удовольствием посмотрел на свой портрет и с неудовольствием в окошко. Потом плюхнулся с койки на пол и стал делать зарядку.