С ним она как-то быстро сошлась. И понимала его даже лучше, чем родную дочь. Наверное, поэтому и согласилась на их брак сразу же. А может, она уже что-то чуяла?..

Они будут счастливы. Она знала, она чувствовала это. Вот, скоро она избавит их от хлопот, связанных с её болезнью и погребением. И всё у них будет отлично. А к ней на могилу пусть ходят пореже. Она им так и сказала. Дочь плакала. Игорь понял.

Вот круг мыслей и вернулся снова к ней самой.

Она, Ирина Петровна Бережная, лежит где-то здесь, в ослепительной белизне реанимационного отделения Первой клинической больницы Ростова-на-Дону, и, несмотря на кошмар химеотерапии и всё остальное, очень быстро умирает от саркомы.

Иссохшие руки, ноги, и внутренние органы, к счастью, уже не причиняют ей мучительную боль. Болезненные уколы, унизительные процедуры оказались напрасны. Мужество и терпение, всегда выручавшие её, на этот раз не помогли. Правда, борьба шла не с внешним врагом, а с… Конец, никуда не денешься, близок.

Наверное, нужно проститься с …? Но она уже простилась. После стольких дней борьбы и неумолимо прогрессирующего ухудшения, когда ей (как, впрочем, и окружающим) всё стало окончательно ясно, она попрощалась и устно, и письменно со своими: дочкой, зятем и остальными родными и близкими. Подписала завещание.

Ну, составила-то и подписала она его задолго до всего этого.

Сразу после первого же обследования, когда бегающие глаза молодой, незакаленной ещё людским горем и смертью, профессорши, сказали ей всё. И родственников приводить было лишним – она поняла правильно, но, как оказалось, слишком поздно.

Они боролись. Она боролась.

Конечно! Чтоб она – да не боролась!..

Сразу согласилась на операцию. Жалко, что нельзя прооперировать мозги. Сейчас она попросила бы убрать тот самый стержень, который не даёт расслабиться, опустить руки, безвольно поникнуть в объятиях близких, разрыдаться, забиться в истерике, окунувшись в пучину отчаянной, безысходной тоски – по той жизни, где она недолюбила, недоучила, недовоспитывала, недоделала, недо… Так много всего…

Что это? Звук?

Нет, ЭТО не было звуком.

Какое-то новое ощущение.

Она ничего, совсем ничего не чувствует физически. Словно тела нет. Но что-то не так, совсем не так, как было раньше – вот, буквально секунду назад!..

Может, это и есть Переход?

Словно что-то сдвинулось, и поехало… Нет, не поехало – полетело.

Да, ЭТО началось.

Маленький зловредный наблюдатель в её мозгу тут же подметил, что отчаяние всё же проснулось. Но кричать уже нечем! Остался только внутренний голос. Но что же крикнуть хоть этим голосом в этот, действительно последний, момент?

– Господи! Прости, если что-то делала не так! Прости! Да свершится Воля Твоя!..

Но как бы хотелось ещё пожить! Столько всего в мире осталось прекрасного и непознанного! Такого красивого, мудрого, светлого!..

Белый коридор.

Нет, он не белый. Это яркий свет в его конце делает стены белыми. И он движется. Сам. Слепящий проём в его конце приближается.

Страх. Страх? Нет, это не страх. Мозг, наверное, продолжает работать. Она помнит, что означает этот коридор, и осознаёт, что бояться уже нечего. Хотя, честно говоря, эмоций и ощущений нет вообще никаких. Только виден наплывающий светлый прямоугольник, или квадрат. Совсем, как Малевич наоборот, успевает пронестись где-то на краешке сознания отвлечённо-абстрактная мыслишка, и тут сияние поглощает её, и…

Странно, где же свет?

Где вообще всё? Почему ничего, ну то есть, совсем ничего – нет?!

Может, сознание, «душа», всё же отключилась? Она всё так же ничего не чувствует, но теперь вокруг полная темнота и пустота.