«Испугается» он, как же…

– Но… сударыня. Если… (Он старался быть тактичней, и замаскировать свои меркантильные устремления. И даже слово «колдовство» сразу «правильно» воспринял лишь как её попытку испугать и отвратить его!), – Если такой дар пропадёт, исчезнет вместе с вами, то сколько возможностей, сколько добрых дел и пользы для… неимущих пропадёт навсегда! Сколько бедняков, обездоленных судьбой, могли бы прокормиться – ну, хоть, до созревания урожая – если вдруг выдастся недород, или…

Или сколько больных могло бы купить лекарства… или сколько милостыни можно было бы подать тем, кто уже не в силах работать сам, ведь эти деньги… Можно было бы употребить и во благо!

Вероятно, он продумывал эти и другие аргументы всю ночь, хотя оригинальностью они и не блистали, и могли прийти на ум любому.

– А что – вы думаете, всё это не приходило в голову и мне?! Ещё до того, как я оказалась… здесь?

Да, я несколько раз пыталась. Пыталась помочь страждущим и нуждающимся… А как вы думаете, откуда он узнал о моём даре? – её горечь была неподдельна, она и в самом деле её ощутила, – Нет, шила в мешке не утаишь! И не надо меня уговаривать! (Впрочем, в подтексте обычно такие реплики как раз и означают – ах, уговаривайте, уговаривайте меня!.. Мне так стыдно, так жалко уносить такой секрет с собой! Будьте настойчивей, и, помучившись, я не смогу его удерживать там, в глубине…)

Конечно, он не сдался, но и она ещё держалась.

Побившись ещё минут двадцать, он оставил её, плачущую, и, словно в истерике трясущую головой, и всё ещё отказывающую, одну.

Ничего, явственно читалось на его туповато-упёртом лице, скажешь, голубка, я очень терпелив, у нас ещё обед, ужин, и два дня…

6

Два дня не потребовались. После обеда, «вняв» его аргументам и мольбам хотя бы «показать», она взяла с него торжественную клятву (на его же распятии) никому и никогда… Даже детям своим! (попутно она таким образом выяснила, что их пока нет).

То, что у него нет жены, или ещё кого-то, её устраивало лучше всего. Значит, никто от него не зависит, и не пострадает, если она его… Хм. Скомпрометирует.

А вот того, что он такой настойчивый, она стала потихоньку опасаться – как бы он, выведав то, что его сейчас интересовало больше жизни, не поспособствовал её…

Назовём это – преждевременной кончиной.

Рожа у него уж слишком хитрая.

Однако тут она могла быть спокойна – конец шоу будет не совсем таким, как он, вероятно, своим подленько-практичным умишком рассчитывает. Ведь вначале – он должен увидеть. Понять. Научиться. Закрепить навыки…

Когда часа через два после обеда он опять пришёл, она «в последний раз» попыталась его уговорить и образумить… Но ни имя Господа, ни обращение к Богородице не вразумили его.

Что ж, она «сняла» грех со своей совести, выбор был за ним – она так и сказала.

Радовало только то, что все слова и движения давались ей теперь легко и просто, словно они смогли наконец, слиться в гармонии – она и это… новое тело. Словно договорились – победить общего врага!

О серьёзности же его намерений можно было судить и по факелу – то он довольствовался светом из коридора, не закрывая её дверь. Возможно, что расстояние до дежурного было большим, и он не боялся быть услышанным.

Теперь же он принёс факел с собой, укрепил его в держаке у двери, внутри камеры, а входную дверь притворил – тихо и плотно. Правильно: свидетели ни к чему…

И ей это только на руку.

– Вы принесли, то, что я просила? – она, хоть и несколько отрешённо, но перешла к деловому тону. Раз у него нет сомнений, то и она готова показать. Она предупреждала, но он не внял – следовательно, ответственность за его судьбу и жизнь лежит на нём самом!