Вот сейчас и пошлют запрос…

– Горчак. Отца Александром звали.

– Минуту, товарищи, отправлю запрос, чтобы время не терять.

Я сидел, командиры смотрели на меня, но ничего пока не спрашивали. Особиста не было минут десять, а когда вернулся, на удивление, дал мне воды из фляжки.

– Где тебе так лицо изуродовали? – Вот, сейчас будет самое главное в рассказе. Утаивать, что убил красноармейца, я не собирался, – старлей, сидевший напротив, не сводил взгляда с моего лица, было видно, что ему неприятен мой вид, а кому приятно смотреть на изуродованного человека, тем более ребенка? – Сколько ты уже воюешь против Родины? – Блин, начинается.

– С чего начать, с лица или с того, как на фронт привезли? – уточняю.

– Ты на чем закончил, на драках своих? Вот и продолжай.

– После того, как уронил того хмыря, бандита, немцы решили меня проверить по полной программе. Привели избитого красноармейца и дали нож…

– Ты подумай, вот же суки конченые! – воскликнул один из командиров, тот самый старлей, что смотрел постоянно на лицо. – Пацана заставлять убивать своих же!

– Я отказался, сказал, что не могу. Тогда нож отдали пленному, и тот мне чуть голову не отрезал.

– Чего? Красноармеец? Пацана ножом? Парень, ты чего несешь? – вновь недоверчиво воскликнул молодой лейтенант.

– Перед тем как меня добить, я тоже его спросил, знаете, что он ответил?

– Ты сейчас тут наговоришь…

– Что я сука москальская, за таких, как я, он воевать не собирался, вот и сдался. Немцы пообещали ему свободу, если убьет меня. Он даже на секунду не задумался, сразу рванул ко мне. Он был с Западной Украины, только там я слышал такой говор.

– И как же ты выжил?

– Я его убил. – Тишина. Командиры смотрят, взгляд не отводят, а меня давно приучили смотреть в глаза. Видимо, что-то такое в моем взгляде было, что все трое одновременно отвели глаза в сторону. – Да, я убил его, смог отвлечь, заставил выронить нож и ранил им же в живот. Немцы не стали требовать добить, застрелили сами.

– Знаешь, все это, конечно, попахивает сказкой… – начал было особист, но третий из командиров, вновь тот самый, старший лейтенант, вдруг подал голос.

– Товарищ батальонный комиссар… Егор Степанович, я слышал о таком, от пленных, после Барвенково. Правда, не о детях. Там были разговоры о наших солдатах, что попали в плен. Им немцы устраивали какие-то гладиаторские бои, как в Древнем Риме, здесь что-то похожее. Смущает только возраст, неужели и с детьми поступали так же? Ребята рассказывали, что немцы в лагерях таким способом отбирают самых сильных и выносливых, но тут… – он чуть замешкался, – дети…

– Вы же понимаете, товарищ старший лейтенант, что все это требует проверки, и она будет. Парень, если ты шел к нам в надежде рассказать сказку, думая, что ее невозможно проверить, то ты ошибся. Свидетелей первых дней войны, людей, кто прошел лагеря и смог вернуться, много, сведения у нас есть. Сколько займет времени такая проверка, понятия не имею, но выясним все, что можем.

– Бить будете? – хмуро спросил я.

– Ты чего, ошалел, что ли? Это тебе немцы такое рассказали? – вскинулся особист. Если честно, то я как раз мысленно себя готовил именно к тому, что будут жестко колоть. – Во-первых, даже если бы тебя взяли во время боя, видели бы, что ты убивал наших солдат, просто пристрелили бы. А во-вторых, я что, сука какая, детей бить? Даже если ты ничего говорить не станешь, просто увезут на зону, малолетних преступников, к сожалению, у нас хватает.

– Спасибо, – вполне серьезно проговорил я. – Немцы во время обучения постоянно твердили, что стоит нам попасть к Советам, нас будут пытать, кожу заживо сдирать и так далее… Понятно, что пугали, но мало ли?