– Даже я знаю, что очень трудно забеременеть с первого раза.

– Но все же возможно.

Ее пальцы крепче сжали простыню, она вскинула голову и посмотрела на него прищуренными глазами.

– И что ты будешь делать, если окажется, что я беременна?

Алекос колебался.

– Я готов нести ответственность.

– А именно?

Его губы сжались в твердую линию.

– Об этом мы поговорим потом, если понадобится.

– Звучит обнадеживающе.

Она вышла из спальни, чуть не наступив на край простыни. Алекос смотрел, как она идет, со смешанным чувством досады и сожаления. Он не мог понять, почему потерял контроль над собой. Что в ней такого? Может быть, все дело в слишком долгом воздержании? Алекос уже несколько месяцев не встречался с женщинами. Пока он не находил другого объяснения своему безрассудству.

Когда он вышел в гостиную, Иоланта стояла, повернувшись к нему спиной, и пыталась застегнуть бюстгальтер.

– Позволь, я помогу…

– Нет. – Ее голос дрогнул, она сделала глубокий вдох. – Лучшее, что ты можешь сделать, – это подождать в спальне, пока я не уйду отсюда. – Еще один вздох. – Пожалуйста. – Она надела платье и с трудом застегнула молнию до половины.

– Я не хочу, чтобы мы расстались так.

– Но хочешь, чтобы я ушла.

На секунду Алекос задумался: что, если поступить иначе? Оставить ее здесь. Познакомиться с ней по-настоящему. Возможно, даже жениться. Но потом он подумал о возможных эмоциональных рисках и отверг эту возможность.

– Иоланта, прошу тебя. Позволь хотя бы отвезти тебя домой.

– Внизу меня ждет отец. – Из ее груди вырвался резкий дрожащий смех. – И, можешь мне поверить, я не хочу, чтобы он узнал, где я была.

– Ты… у тебя будут неприятности? – глухо спросил Алекос. В конце концов, на дворе двадцать первый век. Разве секс для двадцатилетней женщины – такой страшный позор? Для двадцатилетней девственницы, которая сказала ему, что отец собирается выдать ее замуж.

Алекос закрыл глаза от стыда и сожаления. О чем он, черт возьми, думал? Он должен что-то для нее сделать.

– Иоланта, пожалуйста, позволь мне помочь.

– Как? – гневно спросила она, но прежде, чем Алекос ответил, из коридора до него донеслись голоса. Потом, к его невероятному удивлению, дверь его сьюта распахнулась. Он недоуменно моргнул, увидев человека, с которым танцевала Иоланта, а у него за спиной своего злейшего врага, Талоса Петракиса.

– Какого черта?.. – начал Алекос, но договорить ему не удалось, потому что в номер ворвались крепкие телохранители Петракиса и, мигом скрутив его, заломили ему руки за спину.

– Папа!

Алекос с ужасом увидел, как Иоланта, протянув вперед руки, бросилась к отцу.

– Иоланта, встань ко мне за спину, – низким голосом произнес Петракис, но Алекос не слышал больше ни слова из того, что он говорил. Папа? Петракис отец Иоланты? – Разберитесь с ним, – бросил Петракис, кивнув в его сторону.

Охранники поволокли его к двери. Алекос попытался сопротивляться, но тут же получил ощутимый удар локтем в живот.

– Я больше не наивный мальчик-студент! – выкрикнул он, продолжая бороться с двумя дюжими головорезами. – Ты не можешь так обращаться со мной, Петракис…

Петракис не удостоил его даже взглядом.

– Иоланта, – сказал он, обняв дочь рукой. – Идем со мной.

Последнее, что видел Алекос, – это бледное лицо Иоланты, когда отец уводил ее прочь.

– Пришло время обсудить твое будущее.

Талос Петракис, сидевший за письменным столом, уставился на дочь с пугающе спокойным выражением лица. Она покраснела и отвела взгляд.

– Иоланта? Так больше продолжаться не может.

– Я знаю, – прошептала она. Прошел почти месяц после того, как отец застал ее с Алекосом Деметриу, и прошел он ужасно. Иоланта сидела практически запертой в своей комнате их афинского дома, всего несколько раз она видела отца, и всегда он держался с ней холодно и надменно. Но разве она могла его в этом винить?