История сохранила речь Дмитрия Голицына, ставшую на совете решающей. Вот ее фрагмент: «Есть дочери Петра, рожденные до брака от Екатерины, но о них думать нечего… Нам надобно подумать о новой особе на престол и о себе также… Есть прямые наследницы – царские дочери. Я говорю о законных дочерях царя Ивана Алексеевича. Я бы не затруднился указать на старшую из них, Екатерину Ивановну, если б она уже не была женою иноземного государя – герцога Мекленбургского, а это неподходящее для нас обстоятельство. Но есть другая сестра ее – Анна Ивановна, вдовствующая герцогиня Курляндская! Почему ей не быть нашей государыней? Она родилась среди нас, от русских родителей; она рода высокого и притом находится еще в таких летах, что может вступить вторично в брак и оставить после себя потомство».

В выступлении князя скрывалось много подтекста. Любопытно, например, что Голицын сходу отвергает кандидатуры дочерей Петра, и ни у кого эта позиция не вызывает протеста. Причины очевидны: обе дочери реформатора рождены не только от иностранки, но и до брака, а значит, с точки зрения церковной и общепринятой тогда морали, на них лежит клеймо незаконнорожденных.

В самой России, пока был жив Петр Великий или пока правила Екатерина I, подобные «детали» уходили на второй план, но теперь прослеживалось очевидное желание русской аристократии все вернуть в приличное, «благородное» русло. Кстати, сложности, возникшие при попытках Петра I породниться с французским королем, выдав за него свою дочь Елизавету, имели ту же самую подоплеку, хотя по дипломатическим соображениям о столь деликатном вопросе вслух, естественно, не говорили.

Этим и воспользовался Дмитрий Голицын. Его самого вопрос крови интересовал мало, а вот вопрос эффективности политического строя – очень. В 1697 году, будучи уже зрелым человеком, Голицын отправился в заграничное обучение, побывал во многих европейских странах, где, в отличие от большинства русских, проявлял интерес не к «железкам», а к политике и философии. По свидетельству очевидцев, его библиотека была заполнена трудами европейских политических мыслителей. А самой прогрессивной политической формой государственного строя в Европе в ту пору была конституционная монархия. Отсюда и многозначительные слова, что помимо вопроса о выборах новой императрицы, «надобно подумать и о себе также».

Слушатели этот пассаж поначалу прозевали, и Голицын, когда вопрос о выборе Анны Иоанновны был решен, к важнейшей для него теме возвращается вновь. «Выберем кого изволите, господа, – настойчиво напоминает он, – только, во всяком случае, нам надобно себе полегчить». И тут же предлагает «составить пункты и послать их государыне». Так и родились знаменитые в нашей истории «кондиции», то есть условия, направленные Анне Иоанновне вместе с предложением занять русский престол.

Вот эти «кондиции»: «Государыня обещает сохранить Верховный Тайный совет в числе восьми членов, и обязуется без согласия с ним не начинать войны и не заключать мира, не отягощать подданных новыми налогами, не производить в знатные чины служащих как в статской, так и в военной сухопутной и морской службе выше полковничьего ранга, не определять никого к важным делам, не жаловать вотчин, не отнимать без суда живота, имущества и чести у шляхетства и не употреблять в расходы государственных доходов».

Позже к этим пунктам добавили жесткую приписку: «А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской!»

Что же касается самой кандидатуры, то она была выбрана Голицыным, разумеется, не случайно. И вовсе не потому, что князь верил в особые достоинства Анны Иоанновны. Наоборот, в этой кандидатуре Голицына привлекали как раз ее слабости. Голицын справедливо посчитал, что для реализации его планов легче иметь дело с Анной Иоанновной, чем с Елизаветой Петровной. Добиться ограничения прав дочери Петра было тогда гораздо сложнее, чем ограничить в правах дочь Ивана – в ту пору Курляндскую герцогиню, прозябавшую в европейской провинции.