Костя понял, что атаман ему ни на грош не поверил.

Возле деревенских ворот, попорченных бронетранспортером, их встретили селяне. Женщины запричитали, заохали и принялись тут же на крыльце церкви перевязывать Рябого. Костю оттеснили, затерли в толпе, едва выбрался. Что делать?

Подбежал возбужденный Чебот, выпалил:

– Святые угодники! А я одного гада все-таки завалил!

Костя посмотрел на него и позавидовал. Твердым был Ремка буквально во всем, в том числе и по отношению к своим врагам, не испытывал он ни душевного волнения, ни сомнений. Хорошо, должно быть, ему живется, вздохнул Костя, а меня все время мысли гложут, и я часто не знаю, как правильно поступать.

– Я гляжу, ты тоже парень не промах. – Чебот из-под руки посмотрел, как бабы и пацаны тушат горящий бронетранспортер. – Здорово ты его подбил. Жалко, что вчистую, ездить нельзя.

Костя хотел сказать, что не виноват, что по-другому вряд ли получилось бы, да не стал, уж очень возбужденным был Чебот. Не хотелось его разочаровывать. Пусть думает, что я хороший стрелок, что лучше меня в деревне нет.

– Ничего, мы его здесь поставим на площади и из пулеметов, если что, будем шуровать. Твой нож?

Разумеется, внимание Чебота привлек необычный нож, торчащий из разгрузки. Глаза его загорелись еще ярче.

– Нет, – ответил Костя, – атамана.

– Айда за подводой, мертвяков надо свозить, – сказал Чебот, не отрывая взгляда от ножа.

Рукоять у ножа действительно была сделана с изяществом, а зацеп невольно привлекал внимание. Такой зацеп нужен был, чтобы рука никогда не соскальзывала с рукояти.

– Погоди… – ответил Костя и попытался пробиться к атаману, и не только для того, чтобы отдать разгрузку и «плазматрон», но и чтобы еще раз высказать свои опасения.

Ведь получалось, что мертвяки из «вертолета» ожили и ушли! А это противоречит здравому смыслу, нарушает всякую логику и вообще ставит мозги набекрень. Может, атаман объяснит? С другой стороны, вдруг они просто ранеными были, – подумал Костя, – пусть даже и тяжело, а я тень на плетень навожу. Его, как всегда, одолели сомнения. Он принялся обдумывать варианты событий. Надо ли напоминать Рябому? Может, он прав, а я нет? Может, я глупости несу? Еще на смех поднимет перед всеми. Срамоты не оберешься!

Так и не пробился он к атаману, вокруг которого собралась такая плотная толпа. Все требовали от Рябого объяснений, к тому же бабы-знахарки взяли его в такой оборот со своим лечением, что Косте дурно стало. Боялся он крови и всяких знахарских штучек. Потом, подумал он, потом, когда атамана заштопают и перевяжут, поговорю с ним, выясню все вопросы, которые меня мучают.

Хотел он Чеботу пожаловаться, что, кажется, вспомнил, откуда он знает человека со шрамом, да не решился. Не тот человек Чебот, чтобы перед ним исповедоваться. Тут еще с причитаниями налетела Ксения Даниловна, обхватила голову, прижала к сухой груди да так и застыла в своем безутешном горе.

– Что ж ты, сынок, делаешь со мной?.. – спросила она навзрыд, и Костя ощутил, как у нее в груди что-то оборвалось. – Я ж чуть с ума не сошла. Все глаза выплакала. Пойдем домой, пойдем… – Она отстранила его и посмотрела ему в глаза. – Отец заждался.

– Пойдемте, мама, – ответил Костя. – Я только Ремке помогу мертвяков собрать и тут же приду.

Ксения Даниловна посмотрела на него с укором, в котором крылась и ее безмерная любовь, и страх за него, и надежда на будущую прекрасную жизнь, и с болью вздохнула:

– Ну иди, иди, сынок, помогай. Потом приходи, я тебе щей с курицей наготовила. Хороших щей, вкусных, наваристых… как ты любишь, с кислой капустой и еще кое-что приготовлю, что ты любишь…