Однако, несмотря на все это и на понятную жалость к пострадавшему сотруднику ГИБДД, однозначное осуждение Гличьян не высказал ни один из полутора десятков опрошенных автором представителей «среднего класса». Помимо наличия в ее автомобиле детей и то, что одному из них, вероятно, требовалась срочная медицинская помощь, все они называли в качестве серьезного смягчающего (а то и полностью искупающего) ее вину обстоятельства агрессивное хамство сотрудников ГИБДД, с которым так или иначе сталкивался, наверное, каждый водитель России. Распространенными были и восхищение находчивостью женщины, сумевшей бежать из здания суда, и недоумение, почему она все-таки пришла туда (зная, что заплатить взятку уже не получилось) вместо того, чтобы «удариться в бега» сразу, и категорический протест против использования автором определения «невинный человек» в отношении сотрудника ГИБДД.
При этом действия Гличьян воспринимались как хотя и превышающая допустимые пределы и неадекватная, но тем не менее безусловная самозащита (а также защита ее детей), а ее положение – как понятное, такое, в котором может очутиться большинство людей, в неудачный момент доведенных до нервного срыва циничными, жаждущими наживы и самоутверждения за чужой счет и абсолютно убежденными в своей безнаказанности представителями правящей бюрократией.
Такое восприятие описанных событий свидетельствует о постепенном обретении российским «средним классом» готовности к самозащите и отстаивании собственных жизненных принципов и ценностей даже путем нарушения закона. Агрессивность и хамство правящей бюрократии, делая не просто бессмысленным и вредным, но порой и опасным честное соблюдение законов, постепенно подвигают «средний класс» к отказу от законопослушности, к которой он по самой своей природе, безусловно, склонен стремиться в нормальных условиях. Последовательное ухудшение условий жизни и создание в обществе невыносимого психологического климата «будят в мещанине зверя» и прививают ему готовность не просто к протесту, но и к его экстремальным формам.
Показательным в этом отношении стал судебный приговор в отношении женщины, случайно убившей попытавшегося изнасиловать ее таксиста. При формальной бесспорности как факта необходимой самообороны, так и непредумышленности убийства осуждение пострадавшей (хотя и условное, хотя и отмененное затем в результате широких протестов общественности и его очевидной абсурдности) не представляется ни случайностью, ни одним лишь только следствием вероятного давления диаспоры (по национальности погибший был армянином[7]).
Весьма вероятно, что судья, выносивший обвинительный приговор, ощутил, пусть даже неосознанно, драматическое изменение настроений «среднего класса» и постепенно зреющую в нем готовность к самозащите. Так как эта готовность неминуемо будет обращена против правящей бюрократии и ее сотрудников, она объективно представляет собой прямую опасность существующему государству, которую инстинкт самосохранения должен требовать выкорчевать любой ценой.
Вынося нелепый с точки зрения здравого смысла (и действующего законодательства, кстати, тоже) приговор, судья, по всей вероятности, руководствовался не столько его буквой или духом, сколько инстинктом коллективного самосохранения правящей бюрократии. Подлинный смысл обвинительного приговора – стремление любой ценой и любыми методами если не полностью раздавить, то хотя бы ограничить пробуждающуюся готовность «среднего класса» к самозащите, смертельно опасную для нынешнего государства.