– Да, совсем простые. Например, это, которое по вечерам поют ребятишкам.

Он стоял в белом нижнем белье посреди полутемной комнаты, похожий на усталое доброе привидение, и медленно монотонным голосом произносил слова колыбельной песни, устремив погасшие глаза в ночь за окном.

– Это успокаивает меня, – повторил он и улыбнулся. – Не знаю почему, но это успокаивает.

– Может быть, – сказал Керн.

– Это звучит странно, но это действительно меня успокаивает. Я чувствую себя так, словно я где-нибудь дома.

Керну стало не по себе. Он почувствовал, как у него побежали по телу мурашки.

– Я не знаю наизусть никаких стихов, – сказал он. – Я все забыл. Мне кажется, что прошла вечность с тех пор, как я ходил в школу.

– Я тоже забыл. Но теперь вдруг я могу все вспомнить.

Керн кивнул. Он встал. Ему захотелось уйти из комнаты. Рабе тогда заснет, и ему, Керну, не нужно будет о нем думать.

– Если бы только знать, что делать вечером! – сказал он.

– Вечером всегда мерзко. Читать мне давно уже нечего. Сидеть внизу и в сотый раз говорить о том, как прекрасно было в Германии и когда все это кончится, у меня нет охоты. – Рабе сел на кровати. – Идите в кино. Это самый лучший способ убить вечер. Хотя потом и не помнишь, что видел, но по крайней мере ни о чем не думаешь, пока смотришь.

Он снял носки. Керн задумчиво смотрел на него.

– Кино, – сказал он. Он подумал, что можно пригласить девушку из соседнего номера. – Вы знаете кого-нибудь здесь в отеле? – спросил он.

Рабе повесил носки на стул и пошевелил голыми пальцами.

– Кое-кого. А что? – Он смотрел на свои пальцы так, словно никогда их прежде не видел.

– Кто живет в соседнем номере?

Рабе подумал.

– Там живет старая Шимановская. До войны она была знаменитой актрисой.

– Нет, не она.

– Он имеет в виду красивую молодую девушку, – сказал человек в очках, третий жилец в номере. Он уже несколько минут стоял в дверях и слушал. Его звали Мариль, и он был раньше депутатом парламента. – Не так ли, мой юный донжуан?

Керн покраснел.

– Странно, – продолжал Мариль. – Самые естественные вещи заставляют человека краснеть. Низости – никогда. Как дела, Керн?

– Катастрофически плохо. Я потерял наличные деньги.

– Ну, тогда истратьте еще. Это лучший способ избежать комплекса.

– Я и собираюсь, – сказал Керн. – Хочу пойти в кино.

– Браво. Как я понимаю, с Рут Голланд, судя по вашим осторожным расспросам.

– Я не знаю. Я с ней не знаком.

– Мы не знакомы с большинством людей. Когда-то надо начинать. Смелее, Керн. Отвага – лучшее украшение молодости.

– Вы думаете, она пойдет со мной?

– Конечно. Это одно из преимуществ нашей собачьей жизни. Испытывая постоянно страх и скуку, мы бываем благодарны, если нас отвлекают. Отбросьте ложный стыд!

– Идите в «Риальто», – сказал Рабе из постели. – Там идет «Марокко». Я заметил, что чем дальше страна, тем больше это отвлекает.

– Марокко – это всегда хорошо, – заявил Мариль. – В том числе и для молодых девушек.

Рабе, вздыхая, забрался под одеяло.

– Иногда мне хочется заснуть и проснуться через десять лет.

– И оказаться на десять лет старше?

Рабе посмотрел на него.

– Нет, – сказал он. – Ведь тогда мои дети уже стали бы взрослыми.

Керн постучал в дверь соседнего номера. Оттуда что-то ответили. Он открыл дверь и остановился как вкопанный. На него смотрела Шимановская. У нее были совиные глаза, затянутые пленкой. Тяжелые морщины, покрытые слоем белой пудры, напоминали гористый снежный ландшафт. Черные глаза казались двумя глубокими ямами в снегу. Она уставилась на Керна с таким видом, словно хотела вцепиться когтями ему в лицо. В руках она держала кроваво-красную шаль, в которой торчало несколько спиц. Вдруг ее лицо исказилось. Керн уже думал, что сейчас она бросится на него, но вдруг что-то вроде улыбки проскользнуло в ее чертах.