– Нет, не все! – произнес Крузо.
Воздух содрогнулся от десятка проклятий.
– Эй, умник, – сказал шулер с ледяным спокойствием. – Не создавай помехи, а то люди могут потерять все, что у них есть!
– Мои помехи тут ни при чем, – сказал Крузо. – Карты-то в ваших руках.
Издевки. Брань.
– Давай дальше! Не тяни, черт побери!
– Как скажете. – Все еще придерживая три карты своими чистыми пальцами, шулер провожал глазами грозу. – Ты все испортил. Сбил их с толку. Ты, и никто другой, нарушил равновесие, ауру, оболочку игры. Не обессудь, если мои друзья вышвырнут тебя из поезда, когда я открою карту.
– Они этого не сделают, – сказал Крузо.
Карта открылась.
Поезд с ревом тянулся сквозь потоки дождя и вспышки молний. Перед тем как захлопнуть дверь вагона, картежник подбросил сложенные веером карты в грозовой воздух. Листки вспорхнули, словно раненые голуби, и тут же облепили грудь и лицо Джеймса Крузо.
Вагон бизнес-класса, грохоча колесами, поплыл мимо; к окнам прижалось с десяток разъяренных лиц, кулаки молотили по стеклу.
Чемодан несколько раз перекувырнулся и замер.
Огни поезда скрылись из виду.
Крузо долго выжидал, а потом медленно наклонился, чтобы собрать карты. Пятьдесят две. Одну за другой.
Червонная дама. Еще одна. Снова червонная дама. И еще.
Опять дама…
Дама.
Сверкнула молния. Попади она прямо в него – он бы не почувствовал.
Шкура неубитого льва
– Ни фига себе! Ексель-моксель, матерь божья! – воскликнул Джерри Вулд.
– Вот этого не надо! – Его секретарша прекратила стучать по клавишам, чтобы подчистить опечатку в тексте сценария. – Я, между прочим, выросла в христианской семье.
– А я вырос на улицах Нью-Йорка, в Бронксе, – сказал Вулд, глядя в окно. – Да ты разуй глаза – смотри, что делается!
Секретарша подняла голову и увидела за окном то, что видел он.
– Перекрашивают студию в другой цвет. Это вроде бы первый павильон?
– Точно. Первый павильон, где мы в тридцать четвертом построили «Баунти» и дворец Марии Антуанетты, а в тридцать девятом – интерьеры Тары>{1}. Подумать только, что они вытворяют!
– Вроде даже номер хотят поменять.
– Если бы поменять! Они его просто закрашивают, черт их раздери! Первого номера больше нет. Ты глянь, в переулке топчутся работяги с пластиковыми трафаретами – прикидывают, не маловата ли будет надпись.
Выйдя из-за письменного стола, секретарша сняла очки, чтобы лучше видеть вдаль.
– Как странно – «ХЫ». Что еще за «ХЫ»?
– Погоди, они не закончили. Видишь? Из палочки делают «Ю», так, что ли?
– Верно, получается «Ю». Спорим, я могу назвать все слово. «ХЬЮЗ»! Смотри-ка, что у них лежит на земле: длинный трафарет с буквами помельче. «Авиатехника»?
– Авиационный завод Хьюза>{2}, мать честная!
– С каких это пор мы выпускаем самолеты? Конечно, время сейчас военное, но все же…
– Какие, к дьяволу, самолеты? – вскричал, отвернувшись от окна, Джерри Вулд.
– Ага, значит, снимаем эпизоды воздушных боев?
– Какие, к чертям собачьим, воздушные бои?
– Ничего не понимаю…
– А ты нацепи очки да погляди. Думай головой! С чего бы эти прохвосты стали замазывать номер и выводить новое название, а? С какой радости? Мы не снимаем кино про авианосцы, не занимаемся сборкой истребителей «пэ-тридцать восемь», не выпускаем… Проклятье! Нет, ты глянь!
В полуденном калифорнийском небе, прямо над крышей павильона, маячила какая-то тень.
Секретарша приложила ладонь козырьком.
– Ой, кажется, я с ума схожу, – вырвалось у нее.
– Не ты одна. Что теперь скажешь?
Она снова прищурилась.
– Воздушный шар? Аэростат заграждения?
– Вот именно! Наконец-то дошло!