Я сделал паузу. Моим парням не надо было объяснять, как ориентироваться в пустыне беззвездной ночью. Но с нами была темная лошадка Фролов. Пропадет ведь, чудила! Наверняка ведь никакого опыта по выживанию у него нет.

– Для тех, кто не в курсе, объясняю: летом на север указывает пологий склон барханов и песчаных заносов.

Фролов по-прежнему стоял в стороне, слушал меня и ухмылялся. Зев рампы становился все шире. Загорелась красная сигнальная лампа. Самолет достиг заданной точки. Борттехник махнул рукой, мол, можно начинать.

Но едва я шагнул к черной студеной бездне, как Фролов перегородил мне путь и поднял руку, удерживая в ней круглый, ярко светящийся предмет:

– Всем внимание! Даю каждому маячок желтого цвета. Включается и выключается легко, горит ярко и долго. Прошу закрепить его на груди. У меня маячок красного цвета! Советую всем двигаться на красный цвет! Чем быстрее мы соберемся, тем быстрее найдем тайник с экипировкой и приступим к выполнению задачи.

Фролов высыпал мне в ладонь легкие, похожие на игровые жетоны маячки, повернулся и, разбежавшись по рампе, нырнул в ревущую мглу.

Я окаменел, словно на меня ушат грязной воды вылили. Вот так опустил меня офицер ФСО Фролов. Бойцы смотрели на меня, в их глазах читался вопрос: так что делать будем, командир? На костер идти или на красный маячок?

Гордыню я подавил в себе легко, как делал это всегда. Впрочем, уязвленным самолюбием я никогда не страдаю. Когда вопрос касается жизни и благополучия моих бойцов, я напрочь забываю о себе и своей репутации. Мне решительно наплевать на то, как я выгляжу в чужих глазах. Ну, оказались маячки у Фролова, а не у меня. Значит, так кому-то было надо. Пять маячков лучше одного сомнительного костра. Значит, надо поблагодарить судьбу и с улыбкой сигать с самолета в неведомую и опасную черноту.

Я раздал всем маячки, включил и закрепил на груди свой и канул в бездну.

Свист в ушах, ощущение невесомости, хлопок, динамический удар – и я повис на стропах в полной тишине. Меня обволакивал плотный сырой туман, и чем глубже я в него погружался, тем все более слабым становился лунный свет. Наконец полная темнота окружила меня. Земли я не видел и смутно представлял, как скоро я опущусь на нее.

Приказ Кондратьева не брать с собой ничего, «вообще ничего», поставил группу в тяжелое положение. Меня начинал все сильнее беспокоить Фролов. Человек оказался не так прост, каким он мне казался сначала. Его вроде ничем не спровоцированное высокомерие и скрытая уверенность в себе настораживали меня. Последний финт с маячками вообще поставил группу почти что в зависимость от него. Я попытался его игнорировать, но не получилось. Случайно ли у него оказались маячки в то время, как у нас не оказалось ничего? Или этой чей-то умысел?

Становилось теплее и суше. Я изо всех сил всматривался вниз, но не видел ничего. Нас сбросили с высоты три тысячи метров. Время спуска до земли могло составить минут десять. На это время я и рассчитывал. Но земля все равно показалась неожиданно. Меня сориентировал остроугольный валун, на который я едва не приземлился копчиком. В последнее мгновение я увидел его слабо освещенную грань и вовремя успел отвернуть в сторону и согнуть ноги в коленях.

Удар о землю получился довольно чувствительным. Сухой порывистый ветер тотчас потащил меня по каменистой поверхности, и я здорово ободрал правую руку, прежде чем успел отстегнуть купол. А потом еще метров сто бежал за ним, спотыкаясь о камни и пытаясь придавить ногой волочащийся по земле фал.