Кстати, о королевиче Георгии. У этого юноши в известном месте явно зашито шило, потому что, не усидев в моих адъютантах, он напросился на передовую – туда, где парни, подобно заправским альпинистам, лазят на склоны по веревкам, ходят по краю пропасти и совершают другие поступки, в обычной жизни называемые подвигом. И телохранительницы-побратимки геройствуют вместе с ним: карабкаются в гору по канату и метко стреляют в австрийских офицеров из снайперской винтовки.
Правда, перед тем как отпустить этого башибузука королевских кровей на вольные хлеба, я вызвал к себе командира той роты, штабс-капитана Долина, его второго офицера поручика Ветлицкого и заодно фельдфебеля Неделю (самого битого и бывалого из всех начальствующих чинов роты), после чего провел с ними долгую беседу. Мол, за всех троих они отвечают головой. А потом имел почти такой же длинный разговор с Анной и Феодорой. Если кто и способен укротить гонор Георгия, так это только они. В результате мой протеже ведет себя как все: труса не празднует, но и показной храбростью не кичится. Не принято это у меня в корпусе – и точка.
А раз так, быть может, безбашенный сербский королевич все-таки вполне удачно доживет до конца войны, навоюется и наберется жизненного опыта. А потом в назначенный момент примет власть из рук своего престарелого отца, и ни одна тварь не посмеет против него интриговать, потому что за его спиной все это время будем стоять мы. А такая заручка стоит дорогого.
Это был душный воскресный вечер: над прогретыми солнцем мостовыми колыхалось раскаленное марево, листья деревьев в парках понуро обвисли, и даже речные воды не приносили долгожданной прохлады. Обычно такая погода разряжается короткой, но бурной грозой, во время которой с небес низвергаются реки воды, а ураганный ветер ломает деревья и срывает с домов крыши. А потом наступает тишь да гладь, да Божья благодать, ласково сияет с умытого неба солнышко, а в посвежевшем воздухе пахнет прохладой.
Правда, такое послегрозовое благолепие увидят далеко не все. Некоторых зашибет падающим деревом или убьет шальной молнией, – но это уже детали, не интересующие счастливчиков, которые благополучно переживут буйство стихии. Вот и в политике все точно так же. Долгое и душное царствование императора Франца-Иосифа рано или поздно, но непременно, должно было завершиться всесокрушающей грозой. И то, что эта гроза в мире царя Михаила грянула на шесть лет раньше, чем в нашей истории – целиком и полностью заслуга русского императора и его советников, которые, обустроив восточный фасад России, перешли к устранению угроз на ее западных рубежах. Австрийский император Франц-Иосиф, да еще турецкий султан Абдул-Гамид, пережитки прошлого девятнадцатого века, как два созревших фурункула, вызывали у руководства Российской Империи отчаянное стремление вскрыть эти нарывы острым скальпелем и, вычистив от накопившегося гноя, навсегда залечить их на теле европейской цивилизации.