Неудивительно, что ворота закрывали на ночь, а двери главного дома запирали на засов, ибо скедугенганы рыщут в темноте. Это оборотни: они могут прикинуться зверем, например волком или быком. Эти существа являются в мир людей, чтобы сеять на земле страх. Они не живые и не мертвые. Это ужас, приходящий из тени. Наконец мы перебрались через пастбище, осторожно двигаясь в полной темноте. Мне вспомнилась старинная поэма, песнь о Беовульфе, которую часто исполняли в доме отца, и до сих пор поют в том же самом доме, теперь моем. «Com on wanre niht. Scriðan sceadugenga; sceotend scoldon», – восклицает арфист, и слушатели вздрагивают, представляя, как нечисть рыщет в темноте. «Затем из ночи появляется Движущаяся тень, крадущийся воин». И мы стали крадущимися воинами.

Раз за разом я повторял про себя этот стих, пока мы шли от зарослей к канаве. «Scriðan sceadugenga; sceotend scoldon, scriðan sceadugenga; sceotend scoldon». Снова и снова шептал я бездумно эту фразу, отпугивая демонов. Дорога до усадьбы показалась такой долгой, что я испугался уже, не сбились ли с пути. Наконец уловил запах дыма, а Финан разглядел, должно быть, слабое свечение слева от нас, потому что потянул меня за плащ.

– Сюда, – прошептал ирландец.

Мы двинулись по тропе. Теперь под ногами не было травы, только прихваченная морозом грязь, овечьи катышки и конский навоз. Но тонкая полоска света, пробивающаяся через ставни господского дома, указала нам на щель между бревнами частокола. Не залаяла ни одна собака, никто не окликнул нас, и наконец мы добрались до усадьбы. Ворота держались на двух высоких деревянных столбах, в которые вбиты были железные петли. До нас не доносилось никаких иных звуков, кроме наших собственных шагов, тихих вздохов ночного ветра; где-то далеко лаяла лисица, ухала сова.

– Готовы? – прошептал я, обращаясь к Бергу и Кеттилу.

– Готовы, – отозвался Берг.

Я прислонился спиной к воротам, сцепил руки, сделав из них ступеньку. Берг, молодой и сильный, оперся руками мне на плечи, поставил одну ногу мне на ладони и оттолкнулся. Я подсадил его. Когда он оседлал ворота, раздалось поскребывание, и я ожидал услышать собачий лай.

– На месте, – тихонько доложил Берг. Он спрыгнул с другой стороны ворот, и я подсадил Кеттила. Он последовал за Бергом, и, по-моему, произведенный ими шум мог разбудить мертвого, особенно когда они вынимали из скоб тяжелый запорный брус. По-прежнему никакого лая. Берг и Кеттил отворили ворота, петли скрипнули.

– Зови Эдрика, – распорядился я, и Финан издал короткий резкий свист.

Люди Эдрика вошли следом за нами и рассредоточились по всей усадьбе. Их задачей было не дать никому уйти через калитку, которую мы не видим, или перебраться верхом, как это сделали Берг и Кеттил. Сам Эдрик и два его человека подошли к нам, когда Берг и Кеттил распахнули большие ворота.

– Господин, все идет гладко, – доложил Кеттил.

– Пока.

И в этот миг проснулись собаки. Их было две. Они залаяли где-то слева от меня, но их, видимо, привязали, потому что ни одна не бросилась. Заблеяли овцы, отчего собаки залились еще пуще. Мы с Финаном подошли к двери в дом, и я услышал, как кто-то задвигался в дальнем его конце. Потом женский голос скомандовал псам замолчать. Я обнажил Вздох Змея, а Финан вытянул из длинных ножен Похитителя Душ. Я собирался ломать дверь, но, похоже, кто-то уже открывал ее изнутри: я услышал, как поднимают запорный брус и отодвигают деревянный засов. Дверь отворилась, на двор упало светлое пятно. Внутри дома слуга подкинул дров в огонь, пламя разгорелось, и в более ярком свете я различил двух мужчин. Оба были с непокрытой головой и без кольчуг, но с длинными копьями в руках. Они располагались в паре шагов за дверью. Между ними стояла закутанная в одеяло женщина.