Холдейн зашелся в глубоком и продолжительном приступе кашля, который эхом разносился по комнате, как по кладбищенскому склепу.

– Что это был за офицер? – спросил кто-то. – Немец или русский?

– Немец. И это важно отметить. Присутствия там русских не наблюдалось вообще.

Холдейн снова поспешил вставить реплику:

– Перебежчик не видел русских. И это все, что нам известно. Давайте не будем небрежничать с фактами. – И он снова закашлялся, вызвав раздражение кое-кого из сидевших за столом.

– Как будет угодно… Так вот, наш железнодорожник позже отправился домой обедать. Его глубоко оскорбило, что ему не давали свободно перемещаться по своей же станции какие-то безусые мальчишки, игравшие в солдатиков. Он пропустил пару стаканчиков шнапса и вернулся на работу наблюдать за разгрузкой вагонов. Послушай, Адриан, если твой кашель настолько тебя беспокоит…

Холдейн в ответ лишь помотал головой.

– Он вспомнил, что с задней стороны к восточным пакгаузам примыкал старый сарай, с крыши которого можно было добраться до вентиляционного отверстия в стене склада. Так у него возникла идея забраться на сарай и взглянуть, что творится внутри. До такой степени ему хотелось натянуть нос этим чванливым полицейским.

Вудфорд рассмеялся.

– А потом он решил пойти еще дальше и сделать несколько снимков внутри пакгауза.

– Для этого надо было окончательно рехнуться, – прокомментировал Холдейн. – В эту часть его рассказа я не верю совсем.

– Рехнулся или нет, но так он и поступил. Повторяю, он был очень зол из-за того, как с ним обошлись. Из-за откровенного недоверия. Он считал, что имеет полное право знать, что завезли на тот склад. – Леклерк сделал паузу, а потом пустился в описание технических подробностей. – У него был зеркальный фотоаппарат «Экза-2». Восточногерманского производства. Это дешевая и ухудшенная версия «Экзакты» с гораздо меньшим набором выдержек, но зато к нему подходит вся линейка объективов «Экзакты». – Он бросил взгляд на технарей Деннисона и Маккаллоха, словно ища у них поддержки. – Я прав, джентльмены? Если что-то не так, поправьте меня.

Оба в ответ сдержанно улыбнулись, поскольку поправлять пока было нечего.

– У него как раз оказался под рукой очень хороший широкоугольник. Но проблема заключалась в освещении. Его вторая смена начиналась в четыре, когда уже приближался закат и света внутрь пакгауза проникало еще меньше, чем обычно. В его запасах нашлась единственная высокочувствительная пленка фирмы «АГФА», которую он хранил на особый случай. И он решил использовать ее. – Леклерк сделал паузу скорее для того, чтобы оценить произведенный своим рассказом эффект, нежели ожидая вопросов.

– А почему он не мог дождаться следующего утра? – все же спросил Холдейн.

– В докладе Гортона вы найдете все подробности, – продолжал Леклерк, ничем не выдав своего раздражения. – Фритцше забрался сначала на крышу сарая, потом встал на пустую бочку из-под машинного масла и через вентилятор сделал снимки. Я не буду повторять сейчас каждую мелочь. Скажу только, что он максимально открыл диафрагму на 2.8 и использовал самые длинные выдержки от четверти секунды до двух секунд. Вот в чем преимущества обычной немецкой дотошности.

На этот раз никто не рассмеялся.

– Выдержки он, конечно, использовал наугад. Но сделал достаточное количество снимков. И только на последних трех кадрах действительно можно что-то разглядеть. Вот они. – Леклерк выдвинул металлический ящик своего стола и вынул пачку глянцевых фотографий размером двенадцать на девять дюймов каждая. При этом он чуть заметно улыбался, как люди иногда улыбаются сами себе, глядя в зеркало.