Берт воображал, что его примут как героя, но теперь понял, насколько ошибался.

Когда он принял окончательное решение, его отделяло от толпы не более десяти футов. Берт вышел из ступора, вскочил на скамью и, рискуя свалиться вниз, отвязал канат с крюком от кольца, подскочил к гайдропу и тоже его освободил. Падение якорного каната и гайдропа, за которым последовал скачок воздушного шара вверх, вызвал хриплый крик досады. Мимо головы Берта просвистел какой-то снаряд, оказавшийся головкой брюквы. Толпа словно провалилась вниз. С громким, наводящим ужас треском шар задел телеграфный столб, секунду Берт ожидал, что его ударит током или порвется промасленная шелковая оболочка шара, а может быть, произойдет и то и другое. Однако удача оказалась на его стороне.

Он съежился на дне корзины. Шар, освободившись от веса якорного каната и гайдропа, вновь ушел в небо. Берт некоторое время сидел, вжав голову в плечи, а когда выглянул, увидел, что городок сильно уменьшился в размерах и уплывает в сторону, а поля Южной Германии медленно вращаются вокруг корзины – так, по крайней мере, ему показалось. Привыкнув к вращению, он даже начал находить в нем удовольствие: не требовалось вертеть головой по сторонам.

Ввечеру приятным летним днем 191. года, если изъясняться стилем, популярным у читателей покойного Дж. П.Р. Джеймса, одинокий воздухоплаватель, сменивший одинокого всадника классических романов, держал путь в небе Франконии в северо-восточном направлении на высоте около одиннадцати тысяч футов над уровнем моря. Корзина все еще медленно вращалась. Свесив голову через борт, наш путешественник осматривал местность внизу с выражением глубокой растерянности. Время от времени его губы шевелились, произнося неслышные слова: «Стрелять по людям…», например, или «Я бы и сам приземлился, если бы знал как». С борта в тщетном призыве к милосердию бесполезным белым флагом свисал балахон дервиша пустыни.

Теперь Берт вполне отдавал себе отчет, что мир внизу вовсе не наивная сельская пастораль, каким он его себе воображал, не сонное царство, готовое с восторгом и благоговением встретить появление незнакомца, но что он и его маршрут вызывали раздражение и страшное недовольство. Однако дорогу выбирал не Берт, а его повелитель – ветер. Уши улавливали шепот загадочных голосов, посылавших с помощью мегафонов обрывки слов, произносимых в странной, лающей манере на разных языках. Люди официального вида сигналили флажками и маханием рук. Победил гортанный вариант английского языка; основной смысл сводился к «спускайтесь, или мы будем стрелять».

– Да я бы рад, – отвечал Берт. – Только как?

С земли действительно начали стрелять. Щелкнули шесть-семь выстрелов, одна из пуль пролетела со свистом, очень напоминающим треск распоротого шелка. Берт уже было приготовился к отвесному падению. По счастью, стрелки2 или старались просто напугать его, или промахивались. Пули дырявили только воздух над головой Берта и его встревоженную душу.

Наступила временная передышка. Берт сознавал, что это не более чем антракт между актами драмы, и постарался оценить свое положение. Он кое-как перекусил пирогом с горячим кофе, поминутно бросая нервные взгляды за борт. Поначалу растущую заинтересованность к своей особе он связывал с неудачной попыткой приземления в живописном городке, но теперь начал понимать, что им интересуются не столько гражданские, сколько военные власти.

Он помимо воли играл мрачную таинственную роль заграничного шпиона: видел то, что не положено видеть, спутал карты не чьи иные, а Германской империи, проникнув в самое сердце Weltpolitik