Изобретатель, если он таковым действительно являлся, в очередной раз излил душу.
«Я приехал с другого конца света, – сообщал он, как бы подтверждая правдивость кейптаунской истории, – привез родине секрет, который способен сделать ее владычицей мира. И какой прием я встретил? Престарелые вельможи воротят от меня нос! А мою любимую женщину третируют как прокаженную!»
«Я гражданин Британской империи, – продолжал громыхать он, добавив эту часть интервью от руки, – но и у сердца есть предел! На свете есть страны помоложе и поживее! Страны, не храпящие, булькая горлом, в пароксизме изобилия на ложе формализма и волокиты! Страны, которые не отринут идею мировой империи ради того, чтобы насолить незнакомому человеку и оскорбить благородную женщину, на чьей обуви они недостойны расстегивать крючки. Есть страны, не закрывающие глаза перед светом науки, не отдавшие себя во власть изнеженной снобократии, дегенератов и декадентов. Короче, попомните мои слова: есть другие страны!»
Эта речь произвела на Берта Смоллуэйса глубочайшее впечатление.
– Если секрет узна2ют немцы или американцы, – многозначительно сказал он брату, – Британской империи каюк. Ка-юк. Английский флаг, как говорится, будет стоить не дороже бумаги, из которой сделан.
– Ты бы не мог нам немного помочь сегодня утром? – прервала Джессика глубокомысленную паузу. – В Бан-Хилле вдруг всем позарез понадобилась ранняя картошка. Том в одиночку не справится.
– Мы живем на вулкане, – продолжал Берт, пропустив вопрос мимо ушей. – В любой момент может грянуть война. И какая война!
Берт зловеще покачал головой.
– Том, отнеси сначала вот это, – сказала Джессика и резко повернулась к Берту. – Так ты нам поможешь или нет?
– Пожалуй. У нас в магазине с самого утра не было ни души. Вот только угроза империи очень уж меня тревожит.
– Поработаешь – голова сама собой очистится, – пообещала Джессика.
И Берт отправился в мир перемен и чудес, согнувшись под бременем картошки и патриотической тревоги за отечество. Постепенно ощущение тяжести превратилось в раздражение на неудобный груз и ярко выраженную антипатию к Джессике.
Глава II. Как у Берта Смоллуэйса начались затруднения
1
Ни Берту, ни Тому Смоллуэйсу и в голову не могло прийти, что удивительный спектакль, устроенный мистером Баттериджем в небесах, как-то повлияет на их судьбу и отделит их от миллионов соотечественников. Проследив с холма Бан-Хилл, как похожий на муху аппарат с вращающимися плоскостями, сияющий золотом на фоне заката, с жужжанием въезжает в ангар, они вернулись к лавке зеленщика, ютящейся под гигантской железной опорой монорельса линии Лондон – Брайтон, и возобновили разговор, прерванный триумфальным появлением мистера Баттериджа из лондонского смога.
Беседа протекала туго и безуспешно. Фразы приходилось выкрикивать из-за стонов и шума гироскопических автомобилей на Хай-стрит. Разговор шел по душам и на повышенных тонах. Для лавки Грабба наступили тяжелые времена, и хозяин в порыве финансового красноречия всучил половинную долю на магазин Берту, чьи отношения с работодателем уже некоторое время обходились без заработной платы и сохранялись на чисто приятельской, неформальной основе.
Берт пытался убедить Тома, что реформированное предприятие «Грабб и Смоллуэйс» открывает беспрецедентные, уникальные горизонты перед малыми инвесторами вроде него. Том проявил абсолютную невосприимчивость к бизнес-идеям, что стало для Берта некоторой неожиданностью. В конце концов, махнув рукой на финансовые перспективы, он воззвал к братской любви и сумел под честное слово одолжить у Тома соверен.