Мы с Григорием загружаем военный транспорт, в котором спали, припасами: едой, лекарствами и средствами связи.

Поверх одежды мы надеваем армейское зимнее снаряжение, включая толстые перчатки и утепленные шлемы.

Григорию, похоже, не терпится выбраться из этого бункера и отправиться на поиски людей, захороненных в завалах. Работа отвлечет его внимание от Лины, и я думаю, что найти кого-то живым будет для моего друга полезно.

– Мы будем копать вручную? – спрашивает он.

– Нам придется. Экскаватор слишком большой, чтобы использовать его в местах, где есть признаки жизни. Это может принести больше вреда, чем пользы. К тому же он понадобится нам в кратере Цитадели.

– Мы собираемся выкопать их?

– Да.

Григорий кивает, словно одобряя план.

Забравшись в транспорт, я переключаюсь на ручное управление и жму педаль газа в пол. Массивный грузовик выбирается из бункера, съезжает по трапу и устремляется в туманное раннее утро. Песчаные, обычно переполненные улицы лагеря № 7 завалены мусором. Сцена напоминает мне прибрежные города после сильного урагана, как будто гигантский молот пробил все вокруг и разлетелся на части.

Наша цель – жилище того же размера и конфигурации, что и наше с Эммой и Элли. Семейный дом с тремя спальнями.

Одеяло из снега теперь покрывает кучу щебня.

Я выхожу из грузовика и кричу:

– Привет! Мы здесь, чтобы помочь!

Я жду немного.

– Если вы меня слышите, пожалуйста, ответьте.

Единственный звук – холодный ветер, дующий среди дюн белого мусора.

Мы не глушим мотор транспортника – солнечные панели сверху легко заряжают его даже при уменьшенной мощности солнца – и включаем обогрев грузового отсека, где мы оставили наши одеяла и спальные мешки: импровизированную переносную больничную палату. В зависимости от того, что мы найдем, это может стать операционной. Я выложил необходимые медикаменты, но надеюсь, что Идзуми скоро приедет – она гораздо лучший хирург, чем я.

Григорий идет к месту, где приблизительно на карте отображаются признаки жизни, и начинает копать, сметая снег и собирая разрушенные куски здания по одному и выбрасывая их.

Я присоединяюсь, молча осматривая обломки: куски солнечных батарей, которые покрывали верхнюю часть дома; рядом валяются куски крыши и потолка, фонари. Дальше куски стены. Верхний слой обломков покрывает тот же самый черный липкий слой, который мы нашли в обломках здания Олимпа. Я на секунду осматриваю его, растирая вещество между пальцами в перчатках, и ищу какие-либо различия между двумя образцами. Кажется, вещество то же самое. Песчаное, слегка липкое. Я думаю, что вижу блеск в середине образца. Вероятно, это просто солнечный свет, играющий шутки с моими глазами.

Я вытираю руки и продолжаю копать и замедляюсь, когда мы начинаем находить детские игрушки. Первая – пластиковая доска с кусочками головоломки разной формы: круг, треугольник, прямоугольник, сердце и квадрат, каждый своего цвета. Это обучающая игра для малышей – у Элли есть такая же. Минуту спустя я беру разбитый планшет и замечаю ногу под ним. Тогда я ускоряюсь, чтобы открыть торс, руки и лицо.

Ребенок не старше пяти или шести лет, это мальчик с темно-каштановыми волосами. Глаза закрыты, кожа серая, жесткая и холодная.

Григорий и я стоим там, не сводя с него глаз, ошеломленные увиденным. Ветер сдувает песок, пыль и снег с ребенка. Я наклоняюсь и стряхиваю песчинки с его лица, а затем поднимаю его тельце и несу обратно к транспортнику, где накрываю одеялом. Я ошибался. Военный транспорт – больше, чем мобильная операционная. Это еще и катафалк.