Не глядя на Таню, он проговорил:

– Три блока «Опала», пожалуйста.

И тут Садовникова торжествующе произнесла заранее заготовленную фразу:

– Ты знаешь, Валерочка, что за тобой следят?

Когда полковник узрел падчерицу, ни один мускул не дрогнул на его лице, только чуть приподнялась правая бровь.

– Таня? Ты?

– Да, собственной персоной.

– Почему здесь?

– Я же говорю: за тобой следят.

– Да, я заметил, – спокойно молвил Ходасевич.

– Так вот: на самом деле следят за мной.

– С какой стати?

– У меня большие неприятности. Страшные неприятности. Мне надо срочно с тобой поговорить.

Полковник не стал раздумывать даже минуты.

– Я оторвусь от них. Встречаемся через полчаса в ресторане «Роза Востока». Это у входа «Север-три» на ВДНХ – как раз напротив «Рабочего и колхозницы». Проверься, пожалуйста, нет ли «хвоста» за тобой. Как я тебя учил.

И Ходасевич поспешно отошел от палатки, даже не купив свой любимый «Опал».

Таня выждала минуты три – слава богу, Азиз не появлялся, – надвинула на глаза солнцезащитные очки и выскочила из палатки.

Ресторан «Роза Востока» являл собой заведение с плюшевыми стульями, бархатными портьерами и псевдозолотой отделкой.

Когда Татьяна пришла туда, Валера ее уже ждал.

«Хвоста» за ней, кажется, не было.

Отчим выбрал очень удачное место: лицом к входу и в то же время рядом с кухней. «Можно будет нырнуть туда в случае чего», – подумалось Тане совершенно обыденно. Она поразилась собственной мысли: как быстро она привыкла быть беглецом. Загоняемым зайцем. Животным, на которое идет охота.

Кроме Ходасевича, в противоположном углу ресторана, у окна, сидела компания пожилых кавказцев и с ними две русские сочные матроны.

Таня села напротив отчима. Теперь ее никто не заметит от входа. Ее будет закрывать дорическая колонна (отделанная пластиком под мрамор).

– Я уже сделал заказ, – буркнул Ходасевич. – Тебе, как ты любишь, триста граммов свиного шашлыка и свежевыжатый грейпфрутовый.

– А кофе? – покапризничала Таня.

Она пыталась оттянуть неминуемое: как признаться отчиму во всем, что произошло. От перспективы выговорить слова «я в него стреляла» холодело в груди.

– Кофе закажешь сама, потом, – отрубил полковник. – Ну, давай рассказывай, что ты натворила.

Все, как в третьем классе, когда она разбила окно в учительской.

Только нынче ей придется признаться в убийстве.

Татьяна набрала в легкие воздуха – и выложила Валерочке все.

Лицо отчима, закаменевшее с самого начала рассказа, оставалось непроницаемым до конца. Ни словом, ни жестом он не выразил своего отношения к случившемуся, только в момент, когда она рассказывала о том, как стреляла в мента-садиста Ефимова, болезненно сморщился и страдальчески воскликнул:

– Танечка, ну как же так!..

Когда история была завершена – на описании утра в квартире нового знакомца Владимира Чехова, – полковник проговорил:

– Дело очень серьезное.

– Да я сама знаю! – почти выкрикнула Таня. – Но я не виновата! Разве ты не видишь: меня подставили!

Однако полковник сделал жест: мол, не мешай. Он полуприкрыл глаза и стал шевелить губами: думал, значит.

Татьяна в это время принялась уписывать шашлык. Есть ей вроде бы не хотелось, но, когда принесли мясо, да с жареной картошкой, она прямо-таки набросилась на него. Еще бы: ее последней трапезой был вчерашний ужин в квартире Ходасевича. Как тогда все было мирно и спокойно!

Наконец, после пяти минут молчания, отчим внушительно произнес:

– Сейчас я вывезу тебя из города. Место, где ты будешь скрываться, со мной связать довольно трудно. Даже очень трудно. Ты будешь сидеть там тише воды ниже травы. А я тут пока займусь твоим делом. Посмотрим, что можно сделать по моим каналам. В крайнем случае постараюсь вывезти тебя из страны – однако на это нужно время. А ты – чтоб ни шагу из того дома, куда я тебя привезу. Даже во двор нос нельзя высовывать. Поняла?!