Ребята умолкли. От них, как говорится, пар шел.

– А, ч-ч-черт! – прорычал высокий лейтенант.

Дежурный сидел, низко склонив голову над столом, и Гриша заметил, как он покусывает губы, чтобы не рассмеяться.

Милиционер, сидевший в углу, закрыл лицо растопыренными пальцами правой руки, и плечи у него дрожали. И милиционер, стоявший у двери, тоже сдерживал улыбку.

– А, ч-черт! – повторил лейтенант и вдруг, вынув руки из карманов, сжав кулаки, остановился перед мальчишками. – Да вы… Да я вас сейчас… да я!.. – выкрикнул он громко и, так и не договорив, снова принялся шагать по комнате.

– Это которая тебе брюки на коленке порвала? – спросил дежурный, все еще глядя в стол.

Лейтенант не ответил. Тогда дежурный поднял голову и обратился к Грише:

– Так! Твой адрес и фамилия?

– Кузнецов переулок, дом три, квартира восемь, – тихо ответил тот.

Дежурный записал адрес и посмотрел на Олега:

– Твой?

– Проезд Короленко, дом пятнадцать, квартира один.

– Так. Идите!

Мальчики направились к двери, но через два шага Олег остановился и обернулся к дежурному:

– Скажите, пожалуйста, а что нам теперь будет?

– Там увидим. Идите, пока целы.

Милиционер, стоявший в дверях, пропуская ребят, легонько щелкнул Гришу по макушке.

Очутившись на тротуаре, мальчишки бросились бежать, словно боясь, что лейтенант сейчас выскочит и погонится за ними. Когда же свернули в ближайший переулок, Олег вдруг остановился, сунул руки в карманы брюк и прислонился спиной к стене дома.

– Дураки, дураки и дураки! – сказал он медленно и негромко.

– Кто… дураки?

– Мы с тобой дураки: зачем мы правдашние адреса дали? Ведь никто не проверял.

Гриша в ответ на это только вздохнул.

Одиннадцать дней Гриша ждал, что его родителей вызовут в милицию. На двенадцатый день, когда он был в школе, раздался звонок. Бабушка открыла дверь и увидела стройного лейтенанта в милицейской форме.

– Виноват! Здесь живет Гриша Уточкин?

– Зде-е-есь, – протянула бабушка упавшим голосом.

– Дома он?

– Не-е-ту… В школе!..

– Разрешите на минуту!..

Бабушка посторонилась, пропуская лейтенанта в переднюю, и тут только заметила, что лейтенант ведет на поводке щенка-овчарку с острой мордой, торчащими ушами и высокими толстыми лапами.

– Вот, передайте ему, пожалуйста, – сказал лейтенант, вкладывая конец поводка в бабушкину руку. – На ошейнике монограмма есть. И скажите, что привет им обоим от лейтенанта Самойленко.

Лейтенант приложил руку к козырьку и удалился.

Бабушка выпустила из рук поводок и долго стояла, уперев руки в бока, глядя на щенка, который расхаживал по передней, потягивая носом. Потом она сходила в комнату, надела очки и, вернувшись в переднюю, присела на корточки.

– Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! – сказала она, чмокнув губами.

Щенок подошел к ней, виляя хвостом и улыбаясь. Придерживая его за спину, бабушка нашла на ошейнике металлическую пластинку. На ней было выгравировано:

«Грише Уточкину и Олегу Волошину от работников 3-го отделения милиции».

– Ишь ты!.. – прошептала бабушка.

1954 г.

В ту субботу, придя из школы и пообедав, я вынул из шкафа самодельный киносъемочный аппарат и приступил к своему обычному занятию: я завел пружину аппарата, наставил пустой, без пленки, аппарат на кошку, умывавшуюся посреди комнаты, и нажал на спуск. Аппарат затрещал; кошка посмотрела на меня долгим взглядом, зевнула, потянулась и ушла под кровать.

Я побрел на кухню и наставил рамку видоискателя на маму, которая мыла посуду. Кинокамера снова затрещала. Мама тяжело вздохнула и покачала головой:

– Боже! Как ты мне надоел со своим аппаратом!