– А что, кто-нибудь уже?..

– Нет. Я же сказала: руку никто никогда не видел. Но ты иди разведай – вдруг где-нибудь на нее набредешь?

Эшли захихикала.

Мирил побагровела:

– Буду смотреть во все глаза.

– Уж постарайся, – сказала Дженнифер. – А если найдешь, принеси нам – мы выберем себе кольца.

Теперь хихикала и Шарлотта.

Мирил ушла. Смех звучал в ее ушах и в коридоре с потемневшими балками на потолке, с гладким, точно намыленным, паркетом, – в белом коридоре, где все двери нараспашку и во всех комнатах девочки сидят на кроватях, на полу, в креслах у окон или, держа в руках транзисторные радиоприемники, стоят на цыпочках, пританцовывают.

Мирил прошла мимо Большого Хоксна, Малого Хоксна и Шерборн-хауза; иногда ее задевали локтями девочки, идущие стайками по дорожкам; и казалось, что они ее толкают, потому что в упор не видят. Мирил прошла мимо Патнемской библиотеки, мимо Джулии Челл, Барбары Рокасл и Элизабет Кёртджи – все они шли, улыбаясь, да и как не улыбаться, если они уже сто лет учатся тут вместе?

Мирил брела одна, не чувствуя в себе особой Решимости.

Решимости хватило только на одно: чтобы не заплакать.

Прошла мимо церкви, мимо лужайки посреди кампуса, мимо трех белых амбаров и двух сараев, до самого конца кленовой аллеи, и – нежданно-негаданно – весь школьный городок остался позади, а Мирил оказалась снаружи, на краю широкого поля, а за полем тянулся лес, отгороженный длинным крашеным забором. Тихо, спокойно, только где-то без умолку каркает невидимая ворона. Мирил прошла вдоль длинного забора, спустилась по крутому склону, и тропа привела ее прямо в березовую рощу – стволы такие же белые, как забор. Мирил на ходу поглаживала деревья – березовая кора, оказывается, вроде бумаги, – а потом оказалась в ельнике, тонкие ветки кололи ее с обеих сторон.

А потом елки расступились, и перед Мирил внезапно открылся вид на синие волны, зеленые острова, белых чаек, белый с красным парус, скользящий вдали над волнами, серые валуны, сползающие в воду, белесые коряги, выброшенные морем на берег.