В книге каждый, безусловно, найдёт для себя интересное и полезное, что тронет его душу, заставит задуматься о сущем.
У Владимира Киреева большой жизненный опыт. Он много успел потрудиться: защитил диссертацию, стал членом-корреспондентом Международной Академии холода, готовится стать доктором технических наук. Его личные научные разработки внедрены в производство, он является автором более сорока научных статей, в числе которых четыре патента на изобретение и две монографии.
Такой вот он – учёный и писатель Владимир Васильевич Киреев – потомок рода Кириенкиных, обосновавшихся в Сибири в самом начале прошлого века и пустивших свои корни в самую глубину нашей прекрасной земли.
Николай Зарубин, член Союза писателей России
Рассказы
Вот и управились к празднику
Василию Петровичу исполнялось восемьдесят.
Проснулся он, как обычно, затемно. Накинул на голые плечи овчинный полушубок, снял с остывшей печи серые подшитые валенки и, брякнув увесистым железным крючком, толкнул скрипучую дверь.
Апрельский мороз по утрам держался за двадцать, но к обеду поднявшееся яркое солнце побеждало его, и веселая капель с шиферной крыши падала на крыльцо, дощатый тротуар, а к вечеру превращалась в сплошную наледь.
Он обошел дом, раскрыл привычно скрипнувшие ставни, обрубил зазубренным, изъеденным от времени ржавчиной топором лед у крыльца и, обив о порог валенки, вошел в дом.
Жена, Нина Васильевна, растапливала печь и уже хлопотала по хозяйству. Хозяйство было небольшое: с пяток кур да собака Пушок, привязанная на тяжелую цепь подле погреба, чтобы какой лихой человек с алкогольной или наркотической зависимостью не обчистил его и не оставил стариков на всю зиму без огородных запасов.
Было время, корову держали да парочку свиней, но теперь уже и годы не те, и здоровье, как старый кафтан, – все латается и латается, а он с каждым годом все старее и старее, да и дыр не уменьшается.
– Поздравляю тебя, Петрович, с днем рождения, – вдруг ласково произнесла жена.
Она сидела возле разгоревшейся печки на низенькой скамеечке и чистила картошку.
– Спасибо, – обрадовался хозяин, проходя к печке. Протянул озябшие руки над нагревающейся чугунной плитой, потер ладони, громко покряхтел и, повернув голову к жене, тихо завел свою привычную песенку:
– Можно и стопочку в честь праздника налить.
– Да погоди ты, – сердито отозвалась жена. – Еще не рассвело как следует, а тебе уже стопочку. Нажраться не успеешь? Люба должна подойти, может, младшенький наш, Вовка, приедет. Третьего дня, кстати, во сне кровь видела, чует мое сердце, должны подъехать. И им, думаешь, на твою пьяную рожу смотреть будет приятно?
– Да разве я так часто пью или напиваюсь?
При этих словах мужа брови ее поднялись вверх:
– А то нет? Вот бесстыжая морда твоя! – костерила жена. – Я тут пурхаюсь, готовлю, а он – выпить. Нет! – сказала она твердо.
Василий Петрович матюгнулся в сердцах, что-то себе под нос буркнул и ушел в спальню. Поправил одеяло, застелил сверху старым голубым покрывалом, взбил подушку и, сбросив тапочки, в синем трико, заправленном в шерстяные вязаные носки и натянутом поверх серой майки, улегся на кровать, беззлобно ухмыльнувшись никчемной ссоре. Одеревеневшими от возраста, плохо слушающимися пальцами покрутил ручку радиоприемника, но тот молчал. Резко стукнул по нему ладонью, и по дому разнеслась мелодия: «Миллион, миллион, миллион алых роз». Крутанул ручку влево, и радио замолчало. Взглянул недоуменно на него и опять прибавил громкость, но так, чтобы было слышно только ему одному.