Алексей сбегал на платформу, где стояло несколько человек. Через несколько минут вернулся, отдышавшись, доложил, что сейчас с минуты на минуту должна электричка подойти в сторону города.

– Отведи лошадей в лес, а я в город, – быстро проговорил Генка, на ходу сбрасывая с себя куртку и мешок. – На помощь кого-нибудь позову.

– И еды захвати, – успел вдогонку крикнуть Алексей.

Электричка, неожиданно выскочившая из-за поворота, уже тормозила возле платформы.

– Завтра к обеду жди, – прокричал Генка и скрылся в вагоне.

Алексей подался в лес, привязал лошадей. Перспектива ночевки была неважной. Спички уехали с Генкой. Из еды осталась одна луковица. Ни покурить, ни согреться.

Стемнело. Алексей зарылся с головой в солому и заснул.

Проснулся ночью от холодного ветра. Зубы стучали как кастаньеты. Зарылся поглубже, свернулся калачиком.

Чувство голода прошло. Видимо, организм после определенного срока перестроился на внутренние резервы.

Про себя удивленно подметил: «Правду говорят: сон заменяет еду. Еще бы теплом обогревал».

Всю ночь Алексей трясся от холода. Менял положение тела, укрывался курткой, но это не помогало. Стылый воздух со всех сторон вползал в его убежище.

Только забрезжил рассвет, выскочил из соломы и начал быстро приседать, размахивать руками, разминать свои затекшие от сна конечности.

Дул резкий ветер, прижимал морозец, сковывая землю. Маленькие лужицы сверкали льдом.

Пробежав несколько метров, Алексей остановился и стал снова разминаться. Вспомнил о лошадях. Пробежал в лес. Все в порядке. Ему показалось, что лошади тоже дрожали от холода.

– Потерпите, милые. Теперь идти некуда. Ждать надо, – сочувственно сказал он и побежал к соломе. Закопавшись в кучу, понял, что хочет есть.

Раскопав Генкин рюкзак, извлек из него луковицу. Соли, конечно, не было. Раскусанная головка источала терпкий аромат. У Алексея заслезились глаза. Пожевав немного крохотный кусочек, с удивлением обнаружил усиливающееся чувство голода. Съел еще несколько кусочков. В желудке зажгло, во рту тоже.

– Только язву не хватало схватить, – зло проговорил Алексей и отбросил остатки лука вместе с шелухой в сторону.

Генка приехал с утренней электричкой. Привез еды, телогрейку. Глаза его горели. Глядя на уплетающего за обе щеки Алексея, сказал:

– Еще пару часов проедем и все, надо бросать лошадей, дальше нельзя. Я из электрички все рассмотрел.

– Нас там не потеряли?

– Я заскочил к тестю, сказал ему.

– А он что?

– Что, что. Матерится. Весь скрюченный какой-то, кашляет, заболел, наверное.

Алексей жестко поджал губы, сузил глаза и смял свою шапочку в комок. Кисти рук у него были черными от грязи и сажи, спина сгорбилась.

– Не боись, к концу подходим, – сказал Генка, оглядывая напарника и видя, как в глазах его скопилась влага.

Молча покурили.

Через три часа хода лошадей отвели и спрятали в распадке.

Вышли на московский тракт. Оглядели местность, где оставили лошадей. Тишина.

Проголосовав около часа на дороге, кое-как уговорили шофера «КамАЗа» добросить до города. Хотя в кузове было и не жарко, но лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Наталья внимательно разглядывала мужа. Грязный, отвратно пахнущий конским потом, лицо похудело, заросло щетиной, глаза запали. С опущенными глазами стоял он перед ней в свете тусклой коридорной лампочки.

Взгляд ее карих глаз с удивлением остановился на его лице, и она с недоумением произнесла:

– Ты откуда?

Поморщившись и передернув плечами, Алексей медленно проговорил:

– Три дня ехали. Еле добрались.

Он взял жену за руку. Пальцы ее были вялыми и холодными.