Красс шел быстро, но после событий в Кротоне мне казалось, что у восставших выросли крылья. Несколько раз мне даже приходилось сдерживать наш пыл. У Красса было три легиона солдат и две тысячи кавалеристов против одного моего легиона восставших. Я просил Тирна делать небольшие привалы, понимая, что, если сражение между моим легионом и римлянами произойдет сейчас, у нас не останется шанса. Галл делал все возможное, чтобы остаться незамеченным, и посылал вперед разведгруппы, которые помогали держать дистанцию. Дело оставалось за моими полководцами и за всадниками Рута, которые везли кодовые слова. Значение их знали лишь четыре человека во всем Древнем Риме. Вместе с Ганником, Икрием и Тарком мы обговорили их, прежде чем разделиться у Кротона. Я выбрал три хлесткие, запоминающиеся на слух пословицы, первая буква которых обозначала бы название города. В данном случае поговорка начиналась с буквы F, что обозначало Фурии – так раньше назывались Копии116. Пословица должна была оповестить моих военачальников, и прежде всего Ганника, что Красс с частью войска выбрал это направление как следующую точку своего пути.

Я понятия не имел, приняты ли подобные методы работы в римской армии, но знал, что пока римляне будут биться над разгадкой, они потеряют драгоценное время. Впрочем, заглядывать столь далеко вперед я не хотел и держал свой план в голове. Сейчас я отталкивался от обстоятельств и действовал «от врага», вероятность получения желаемого конечного результата зависела от множества факторов.

Размышляя, я вел под узду Фунтика, давая животному отдохнуть перед предстоящим рывком. Крат и Галант держались неподалеку. Легион шел свободно, безо всякого строя. Впереди работала лучшая группа разведчиков из тех, кого я обучил лично, на своем примере. Возглавлял ее Драмий, бывший римский легионер, незаконно порабощенный в гладиаторы за промарийские взгляды. Повода для беспокойства не было. Тылы надежно прикрыты, поэтому Тирн дал своим полевым бойцам возможность отдохнуть и насладиться свободой – тем, ради чего они взялись за оружие. Увы, многие из тех, кто шел в наших рядах, за те три года, что шла война, так и не успели почувствовать ее вкус. Я знал, насколько важно ощущение близости к цели и насколько притупляется хватка, когда цель становится зыбкой, неосязаемой. Поэтому среди восставших царило прекрасное настроение.

Вокруг тянулись просторные пастбища северной Бруттии, которым, казалось, не было конца и края из-за расстелившегося в этих землях тумана. Снег здесь почти растаял, и мои насквозь мокрые ноги хлюпали по щиколотку в воде. Тут и там мелькали редкие деревья, с востока в наши спины дул холодный морской ветер, будто подгоняя вперед. В такие моменты душа хотела петь, и несколько бойцов одной из манипул когорты галлов вдруг затянули песню. Четверо галлов пели на своем родном аквитанском языке117. Пели громко, вкладывая в слова всю свою душу. Песню четверых галлов подхватили соплеменники из других манипул, она разнеслась над когортой, а потом песню подхватили племена из других когорт. Пели невпопад, кто-то запаздывал, кто-то не знал слов, а кто-то вовсе повторял за галлами, не зная их языка. Но песнь четверых галлов, показавшаяся мне печальной, распространилась над легионом повстанцев.

В глазах молодого Тирна появился задор. Он возбудился, возгордился за вверенный ему легион, который предстояло впервые повести в бой без плеча старших товарищей. Меня не покидала уверенность, что галл справится и я оставляю легион в надежных руках. Следовало сообщить ему, что мы уходим. Я поравнялся с Тирном и коснулся его руки.