– Хорошо. – Таксист с облегчением улыбнулся. – Глин в это не поверит, знаете ли. Эй! Можете мне не говорить – это я…

– Разумеется, она поверит. Вы же верите, правда?

Улыбка таксиста стала шире.

– У меня есть крутая банкнота, чтобы доказать ей, мистер. Спасибо.

– Спасибо вам, – ответил Энди. Пытаясь быть вежливым. Пытаясь выжить. Ради Чарли. Будь он один, давно бы покончил с собой. Человеку не дано терпеть такую боль.

– Вы уверены, что обойдетесь без помощи, мистер? Вы совсем белый.

– Все хорошо, спасибо. – Он начал трясти Чарли. – Эй, малышка. – Энди сознательно не называл ее по имени. Наверное, значения это не имело, но осторожность стала его второй натурой. – Просыпайся, мы на месте.

Чарли что-то пробормотала и попыталась откатиться от него.

– Давай, куколка, просыпайся, пора.

Глаза Чарли раскрылись – ясные синие глаза, унаследованные от матери, – и она села, потирая лицо.

– Папуля? Где мы?

– В Олбани, куколка. В аэропорту. – Он наклонился к ней, шепнул: – Пока больше ничего не говори.

– Хорошо. – Она улыбнулась таксисту, и тот улыбнулся в ответ. Девочка выскользнула из салона, и Энди последовал за ней, пытаясь не шататься.

– Еще раз спасибо, друг, – сказал таксист. – Роскошная плата за проезд, да. Можете мне не говорить – это я говорю вам.

Энди пожал протянутую руку.

– Будьте осторожны.

– Буду. Глин мне просто не поверит.

Таксист сел за руль и отъехал от желтого бордюрного камня. Еще один реактивный самолет шел на взлет. Двигатели ревели и ревели, пока у Энди не создалось ощущение, что его голова сейчас развалится надвое и упадет на землю половинками разрубленной тыквы. Он покачнулся, и Чарли схватилась руками за его предплечье.

– Папуля. – Ее голос доносился издалека.

– Пойдем в здание. Мне надо сесть.

Они вошли в здание аэропорта, девочка в красных брючках и зеленой блузке и сутулящийся крупный мужчина с нечесаными темными волосами. Носильщик проводил их взглядом и подумал: да это смертный грех, когда после полуночи маленькая девочка, которой давно полагается спать, ведет, как собака-поводырь, мужика, судя по виду, пьяного в стельку. Таких родителей надо стерилизовать.

Потом за ними закрылись створки автоматических дверей, и носильщик забыл о них, но вспомнил сорока минутами позже, когда к тротуару подъехала зеленая машина, из которой вылезли двое мужчин, чтобы поговорить с ним.

Часы показывали десять минут первого. В терминале, несмотря на поздний час, было людно: военные, у которых заканчивалась увольнительная; спешащие женщины, подгонявшие капризных сонных детей; бизнесмены с мешками под глазами; длинноволосые туристы-подростки в высоких ботинках, некоторые с рюкзаками на плечах, пара – с зачехленными теннисными ракетками. Всемогущий голос по громкой связи объявлял о прибытиях и отлетах и вызывал людей.

Энди и Чарли сидели бок о бок возле столов с привинченными к ним телевизорами. Выкрашенные в черный цвет телевизоры были поцарапанные и потрепанные. Энди они напоминали зловещих, футуристических кобр. Он скормил им два последних четвертака, поэтому их не просили освободить места. Чарли смотрела канал, по которому в сотый раз показывали фильм «Новобранцы». Перед Энди телеведущий Джонни Карсон развлекал зрителей в компании Сонни Боно и Бадди Хэкетта.

– Папуля, я должна это делать? – второй раз спросила Чарли. Она едва не плакала.

– Я совершенно вымотался, лапочка, – ответил он. – У нас нет денег. И мы не можем оставаться здесь.

– Эти плохие люди уже идут сюда? – Она понизила голос до шепота.

– Я не знаю. – Бух, бух, бух