– А может, мы просто обсуждали одно и то же видение и затем забыли об этом? – спросила Вики.

Он согласился, что такая возможность вполне существует, однако беспокойство не покидало его. Это было, как говорят, удовольствие ниже среднего.

Собравшись с силами, он сказал:

– Единственное, в чем я действительно уверен, так это в том, что я, кажется, влюбляюсь в тебя, Вики.

Она нервно улыбнулась и поцеловала его в уголок рта:

– Очень мило, Энди, но…

– Но ты немного меня боишься. Может, мужчин вообще.

– Может, и боюсь, – сказала она.

– Я прошу только о надежде.

– Ты ее получишь, – сказала она. – Ты мне нравишься, Энди. Очень. Но, пожалуйста, помни, что я боюсь. Иногда я просто боюсь. – Она хотела слегка передернуть плечами, но вместо этого сильно вздрогнула.

– Буду помнить, – сказал он, притянув ее к себе, и поцеловал.

Секунду поколебавшись, она сама поцеловала его, крепко держа его руки в своих.

– Папочка! – вскрикнула Чарли.

Мир болезненно вращался перед глазами Энди. Ртутные фонари вдоль Нортуэй оказались внизу, а земля вверху – будто стряхивала его с себя. Затем он сел, съехав с нижней части откоса, словно ребенок на санках. В самом низу беспомощно переворачиваясь, скользила Чарли.

Ой, она же летит прямо под колеса машин…

… – Чарли, – хрипло закричал он так, что болью пронзило горло и голову. – Берегись!

И вот она уже припала к земле на обочине, рыдает в режущем глаза свете фар проходящей машины. Через секунду он приземлился рядом, с громким шмяканьем, которое отдалось по всему позвоночнику и ударило в голову. Предметы сдвоились перед глазами, строились, а затем постепенно встали на свои места.

Чарли сидела на корточках, закрыв лицо руками.

– Чарли, – сказал он, тронув ее руку. – Все в порядке, малышка.

– Жаль, не попала под машину! – выкрикнула она пронзительным и злым голосом, с такой ненавистью к себе, что у Энди заныло сердце. – Так мне и надо за то, что подожгла того человека!

– Ш-ш-ш, – сказал он. – Чарли, ты не должна больше думать об этом.

Он обнял ее. Мимо проносились машины. Любая могла быть полицейской, а это означало – конец. Хотя в такой ситуации это принесло бы чуть ли не облегчение.

Рыдания затихали. Отчасти она плакала от усталости. То же самое и с ним – усталость довела головную боль до высшей точки, и на него нахлынул совсем ненужный поток воспоминаний. Если бы только они могли добраться куда-нибудь и прилечь…

– Можешь встать, Чарли?

Она медленно поднялась на ноги, смахнув последние слезинки. Ее лицо в темноте казалось мертвенно-бледной маленькой луной. Глядя на нее, он испытывал острое чувство вины. Ей бы уютно свернуться в постели, где-нибудь в доме, за который выплачена почти вся ссуда, с плюшевым медвежонком в объятиях, а на следующее утро отправиться в школу и трудиться там во имя Бога, страны и учебной программы второго класса. Вместо этого она стоит на обочине скоростного шоссе на севере штата Нью-Йорк в час тридцать ночи, чувствуя себя виноватой, ибо унаследовала нечто от отца и матери – нечто, в чем она была виновата не больше чем в голубизне своих ясных глаз. Как объяснить семилетней девочке, что однажды папочке и мамочке понадобились двести долларов и люди, с которыми они имели дело, утверждали, что все в порядке, а на самом деле лгали?

– Нужно поймать машину, – сказал Энди и обнял ее рукой за плечи, то ли стремясь успокоить, то ли ища поддержки. – Доберемся до отеля или мотеля и поспим. Затем подумаем, что делать дальше. Годится?

Чарли безразлично кивнула.

– Хорошо, – сказал он и поднял большой палец. Машины, не обращая никакого внимания, проносились мимо, а менее чем в двух милях отсюда двигалась зеленая машина. Энди ничего не знал об этом; его возбужденный мозг возвращался к тому вечеру с Вики в здании студенческого клуба. Она жила в одном из общежитий – в том здании, куда он проводил ее и еще раз на ступеньках прямо перед большими двойными дверьми ощутил сладость ее губ; она неуверенно обнимала его руками за шею, эта девочка, еще такая невинная. Они были молоды, Боже, они были молоды.