Сейчас, глядя на него, мало кому придет в голову, что этот больше похожий на готового к забою хряка мужчина в прошлом победитель местных соревнований по бегу среди учащихся. Он бегал с самого раннего возраста, подражая отцу – профессиональному бегуну, занимавшему призовые места на самых крупных городских соревнованиях и даже иногда выезжающему за рубеж. Но когда отец умер – Коэну тогда только-только исполнилось шестнадцать, – все пошло наперекосяк. Он замкнулся в себе, и девушка, с которой они строили грандиозные планы на совместную жизнь, не стала дожидаться или пытаться вытащить его из этой ямы отчаяния – уехала с каким-то заезжим коммивояжером, наплевав на окончание школы. Это стало еще одним ударом, и Коэн начал есть.

Еда – единственное, что никогда не предаст. Аппетитные, хорошо зажаренные до корочки и покрытые острым соусом куриные ножки не обманывали. Они были именно такими вкусными, как он себе представлял. И чуть кисловатый лимонад из манго и маракуйи, подаваемый бесплатно, если заказать пару килограммов, – тоже.

Хлопнула входная дверь – вернулась мать со смены. После смерти отца она продолжала работать в школе учительницей младших классов и заодно подрабатывала по вечерам в местной забегаловке, где подавали те самые крылышки. Если повезет, она догадалась захватить с собой порцию.

Наспех спрятав коробку печенья обратно – мать не обрадуется, увидев, как он ворует единственное доступное ей лакомство, – Коэн опустился на стул, и тот предательски скрипнул под неподъемной ношей.

– Ма! – закричал он, шаря глазами по столу, усыпанному еще вчерашними крошками и заляпанному следами прогорклого масла из-под рыбных консервов. – Это ты?

На кухню зашла женщина лет пятидесяти с потухшими мутными глазами. Ее лицо не выражало ни усталости после долгого дня, ни радости от встречи с сыном.

– Ты ждал кого-то другого?

Бумажное ведро куриных бедер в остром соусе шмякнулось на стол. А вот стакан с лимонадом она аккуратно поставила рядом.

– Нет. – Коэн разорвал пластиковый пакет, отделяющий его от манящего запаха красного перца, и впился пальцами в горячую липкую массу.

– Ты помнишь, какой сегодня день?

– Кажется, вторник, – неуверенно промычал с набитым ртом мужчина.

– Сегодня первое число. Ты обещал мне. Помнишь?

Аппетит пропал, надкусанная куриная нога полетела обратно в бумажное ведро. Коэн не любил эти разговоры и каждый раз стремился отсрочить тот момент, когда ему придется поддаться на уговоры и решиться убить собственную мать.

Но через пару часов Коэн Робинс стоял в темной комнате и смотрел на маленькую сухонькую женщину, лежащую в кровати под тонкой простыней. Рот открыт, губы шевелятся, и по щеке сползает слюна. Ресницы чуть подрагивают, но она не просыпается – выпила сразу две таблетки снотворного, желая уйти спокойно, во сне. Влажные липкие волосы прилипли к лицу и смотрелись теперь черными червями, норовящими проникнуть в ноздри, глотку, глаза, уши. Проникнуть и захватить ослабившее контроль над реальностью тело.

Он тяжело дышал. Ему было трудно стоять, а еще труднее решиться на то, ради чего сейчас сжимал подушку в своих лопатообразных руках.

Еще секунда – и некогда белая, выстиранная до грязно-серого цвета наволочка коснулась приоткрытых губ, заостренного носа, влажных волос, прилипших к лицу. Надавив что есть сил на подушку, Коэн почувствовал, как из глаз хлынули слезы, и начал мотать головой, стараясь стрясти их с лица.

– Нет, нет, нет, – цедил он сквозь зубы, борясь с внутренними голосами, умоляющими отступиться и пойти вниз. Взять недоеденное ведро с острыми куриными ножками и вернуться к телевизору и идиотскому интеллектуальному шоу.