Пока я любовался открывшимся зрелищем, одна из нимф поднялась и, зевая, прошлепала мимо меня в туалет. Раздалось бурное журчание, затем звук спускаемой воды. Нимфа вернулась.

– Тебе чего? – поинтересовалась она, только тут заметив меня.

– Я за этим парнем.

Девушка ухмыльнулась, залезла на сексодром и не слишком ласково пошлепала Заки по щекам. Потом тряхнула за плечи:

– Эй, ты, подъем!

Я приблизился и помог растрясти приятеля. Наконец Заки сел, кое-как продрал глаза и уставился на меня мутным взглядом.

– О господи…

Больше он ничего не сказал за все время, пока одевался, умывался, сморкался и писал. Уже на выходе, взглянув на отражение своего опухшего лица в зеркале, тяжело вздохнул.

– Я хочу есть.

– Дома поешь.

И мы вышли из вертепа.

Внизу уже вовсю трудились ребята в рабочих комбинезонах, меняя разбитую стеклянную дверь на металлическую. Ага, так-то надежнее.

Мы вприпрыжку спустились по ступенькам и, щурясь на солнышке, направились к проспекту Мира ловить такси. Все-таки, несмотря ни на что, жизнь иногда кажется прекрасной.

Непросто вытащить из Заки то, о чем он не хочет говорить, да к тому же когда страдает с похмелья. Не то чтобы мой друг делал какую-то тайну из своих поступков – просто зачастую их невидимой пружинкой являются страх, лень или легкомыслие, а Заки терпеть не может признавать, что грешен, как и все прочие смертные.

Итак, мы вернулись в особняк, где бойко командовал Васек, успевший перевезти из общежития свои скромные студенческие пожитки. Ботаник уже давно позавтракал, полил растения в доме, оранжерее и в саду, покормил рыбок во всех четырех аквариумах и теперь занимался тем, что заботливо протирал кожистые листья фикуса влажной тряпкой.

Щекин страшно обрадовался, что мы вернулись живые, более-менее здоровые, пусть слегка припухшие после ночной оргии, и немедленно накормил нас чудесным корейским салатом и вчерашним жарким. После чего мы с Заки уселись в шезлонгах на террасе с кофе и коньяком, и я принялся вытягивать из друга все его секреты.

– Мой дорогой Заки, начнем с самого начала. Почему ты вчера свалил отсюда, никого не предупредив?

Он скроил недовольную мину.

– Потому что я кот, который гуляет сам по себе. Захотел и ушел. Почему я должен кому-то докладываться?

Вот так – «получай, фашист, гранату». Я неодобрительно покачал головой.

– Заки, послушай, дело принимает слишком серьезный оборот. Вчера мы мирно готовились ужинать, ты резал хлеб на террасе и вдруг ни с того ни с сего поймал такси и укатил в общежитие, где тебя уже ждал в кустах стрелок.

– Вовсе не «ни с того ни с сего», – ворчливо перебил Заки. – Мне позвонили.

– Позвонили?

– А что тут такого? Я резал хлеб, услышал, как в гостиной звонит телефон, и взял трубку.

– Ну и…

– Что «ну»? Меня позвали в общежитие. Давай, сказали, вали сюда, тут весело… Типа как вы звонили мне в Израиль.

Что-то тут было не так.

– Кто звонил, парень или девушка?

Заки пожал плечами.

– Ну, девушка. Только там было полно народу – шум, крики, голоса, как будто вокруг полно людей. Говорю же, как вы тогда.

Тут я понял, в чем дело.

– Послушай, откуда в общежитии могли знать номер моего домашнего телефона? Я всю эту компанию первый раз видел.

Заки снова пожал плечами, теперь уже раздраженно.

– Слушай, поверь мне на слово: понятия не имею. Давай закругляйся со своим допросом, у меня и без того голова раскалывается.

Пришлось разлить по рюмкам коньяк и выпить за здоровье, а заодно крикнуть Ваську, чтобы сварил еще кофе.

Заки выпил три рюмки одну за другой, словно это водка, а не благородный букет. Зато ему, кажется, полегчало.