– Да, загулял немножко, признаюсь вам как доктору. Другому бы не признался, а вам признаюсь.

– Да ведь это и без признаванья видно.

– Ну?! А, кажется, я не очень… Ну, да что тут! Не пьешь – умрешь, и пьешь – умрешь, так уж лучше пить. Вот и сейчас выпью. Да выпейте, Карл Богданыч, со мной рюмку-то! Ведь не разорвет вас.

– А вот сейчас егерь принесет мой саквояж с бутербродами, тогда я и выпью, – отнекивался доктор и обернулся посмотреть, не несет ли егерь саквояж.

– В таком разе за вашу гигиену! Будьте здоровы! – сказал Петр Михайлыч, налил себе рюмку водки, проглотил ее и стал закусывать грибом, сильно сморщившись от выпитого. – И отчего это, Карл Богданыч, так плохо водка в утробу лезет, когда очень уж перекалишь ею себя с вечера?

– Желудок испорчен и плохо принимает. О, это самый лучший наш регулятор!

Показался егерь с изящным саквояжем из лакированной кожи со стальным замком и оковкой. На одной из сторон саквояжа опять была вделана гарусная вышивка. Егерь положил саквояж на стол.

– Какие все распречудесные вещи, Карл Богданыч, вы в дорогу берете! – воскликнул Петр Михайлыч, любуясь саквояжем.

– Богдан Карлыч, – опять поправил его доктор.

– Пардон. То бишь Богдан Карлыч. Прелестный саквояж!

– Это подарок от жены.

– И вышивочку, поди, она сама вышивала?

– Она. На саквояж – она, на кобуру – старшая дочь Каролина, на портсигар – младшая дочь Амалия, а на пояс – это моя теща, – похвастался доктор, вынул из кармана ключ, аккуратно отпер саквояж, достал оттуда жестяную коробочку с крышкой, извлек из нее два бутерброда, завернутые в чистую белую бумагу, и, развернув их, положил их на бумаге на стол. Потом он взял рюмку со стола, посмотрел на свет и стал наливать в нее водку.

– Тс! Смотрю я на вас и дивлюсь! – воскликнул Петр Михайлыч. – Вот так немецкая аккуратность.

– А разве лучше свиньей жить? – спросил его, улыбаясь, доктор. – Наука нас учит, что мы главным образом погибаем от нечистоты. Чистота – все. В чистоте не живет ни одна бактерия, ни один микроб, а они-то и есть главные враги нашего здоровья.

– Вот так штука! Слушай, Петр Михайлов, докторскую лекцию и соблюдай себя, – проговорил Петр Михайлыч, погладив себя по начинавшей лысеть голове. – Ну а теперь, Богдан Карлыч, можно с вами чокнуться?

– Да ведь вам много будет… – улыбнулся доктор.

– Мне-то много? Гм… Смотрите вы на меня: эдакий я большой, а рюмка такая маленькая.

Петр Михайлыч встал со скамейки и, покачнувшись на ногах, выпрямился во весь рост. Потом налил себе рюмку водки, чокнулся ею с рюмкой доктора и хотел пить.

– Постойте, постойте, – остановил его доктор. – Сейчас я себе и вам капель в водку накапаю – и будет прелестная настойка, способствующая пищеварению.

– Полечить меня хотите? Вот так отлично! Ай да Карл Богданыч…

Доктор достал из саквояжа маленький пузырек с мельхиоровой крышечкой, привинчивающейся к горлышку, отвинтил ее, вынул притертую стеклянную пробочку и аккуратно отсчитал из него пять капель в свою рюмку и пять капель в рюмку Петра Михайлыча, сказав:

– Теперь пейте и будьте здоровы.

Они выпили. Доктор стал резать складным ножом на маленькие кусочки бутерброд с телятиной и медленно препровождал эти кусочки себе в рот. Петр Михайлыч икнул после выпитой водки и закусывал грибами.

Появились сваренные раки. Егерь принес также и два яйца всмятку. Он знал привычку доктора, аккуратно каждый раз перед отправлением на охоту съедающего два яйца, и принес их.

– Теперь можно и по второй рюмашечке выпить? – умильно взглянул Петр Михайлыч на доктора.