Она почти не постарела за шесть лет, даже стала посвежее. Наверное, потому, что больше не одевалась во всякое старье. Прическа у нее, платье под цвет глаз, жемчуг в ушах и на шее. Тушь на ресницах мокнет, но выражение лица все такое же приятное. Радость не яркая, хотя на все двести процентов искренняя.

Я обнял маму, подставил грудь под ее слезы. Ощущение было такое, как будто я обнимал свое детство. Оно плакало от того, что было у меня так рано отнято.

Да, детство ушло, юность тоже. Отчий дом теперь переехал в особняк. Два этажа на высоком цоколе, мансарда, во дворе газоны и фонтан, за домом бассейн и баня весьма солидной величины.

Она уже была натоплена. Я предвкушал, как напарюсь и с головой брошусь в холодную воду бассейна, но подъехал отец, а вместе с ним Виталик.

Этот мой братец тоже располнел, но вместе с тем еще больше стал похож на отца, перенял даже его неспешную походку вразвалку. Не зря отец доверял ему, как самому себе, и прочил его на свое место.

Отец заметно сдал, постарел. Морщин у него стало больше, щеки обвисли. В росте он немного просел, двигался тяжело, устало. Но взгляд был все тот же, сильный и цепкий.

Отец шел ко мне, стараясь держать лицо. Но губы его расплывались сами по себе, взгляд слабел, теплел, на нижних ресницах заблестели слезы.

– Ну, здравствуй, сынок! – Он сжал мою ладонь до хруста в суставах, с силой рванул, обнял, прижал к себе. – Рад тебя видеть.

Я почему-то вспомнил, как он рассказывал мне о вещах, которые нельзя прощать, натравливал меня на Жарика. Не исключено, что отец осознал свою вину передо мной. Отсюда и этот горячий порыв, с которым он принимал меня в круг семьи.

Виталик улыбался, глядя на меня. Он рад был нашей встрече и к отцовскому чувству относился спокойно. Я же не какой-то черт с бугра, чтобы ревновать меня к нему.