Но, уже засыпая, вынесла ещё одну истину о себе: вино на меня не действовало, лишь согревало.

Ода разбудила меня с первыми лучами солнца. Сонную, зевающую, отвела в ванную и неожиданно облила холодной водой. От моего визга, казалось, проснулось всё поместье. Я едва не перевернула ванну от испуга и злости, вспыхнувших огнём и пронёсшихся по телу иголками. Строго-настрого велела Одe больше так не делать и заявила, что впредь сама буду принимать ванну, а её помощь в одевании мне не нужна.

Бедняжка испугалась и молила о прощении так, что, придя в себя, я устыдилась своего тона. Самостоятельный уход за собой не отменила, но насчёт причёсок смягчилась – слишком уж много возни с лентами и шпильками.

Надев простое льняное платье, я оставила волосы распущенными и последовала за Одой. Ей, очевидно, велели посвятить меня в устройство дома и правила поведения за столом. Сервировка вопросов не вызвала, а вот порядок подачи блюд оказался сложнее. Видимо, прежде я питалась не так разнообразно и не в господских домах.

До завтрака мы обошли почти весь дом. Ода объяснила, где что хранится, какие комнаты под запретом и что нельзя трогать – господин ценил свои вещи. Я заверила её, что старинные книги и карты мне точно не нужны. Девушка всё удивлялась моей неосведомлённости в бытовых вещах: как открывать окна, разжигать камин, включать светильники, в которых, оказывается, не масло или свечи, а белый уголь, служивший намного дольше и дающий более яркий свет.

Наконец, в холле зазвенели часы – скоро подадут завтрак. Я спустилась вместе с Одой и встала у входа в столовую, ожидая Оциуса.

В доме всё ещё стояла тишина, лишь мерное тиканье, исходящее от настенных часов, нарушало её. Я замерла взглядом на циферблате и долго всматривалась в него, словно зная, как работает этот механизм. В голове сами собой нарисовались колёсики, валы, рычаги, пружинки… И за отчётливым тиканьем, их тихий стрёкот был так понятен и узнаваем, будто внутри меня сидел тот же механизм, и он тоже отсчитывал минуты до чего-то неизведанного.

Хозяин дома появился в коротком домашнем халате поверх сорочки и брюк, но в тапочках на босу ногу.

– Пусть Абар срочно почистит новые сапоги, а мастера, что чинил старые, выгнать! – строго выдал он, глядя на Оду.

От этого тона мелодичный стрёкот заглушила досада. Ода сжалась, как мышонок, которого утром мы нашли в кладовой, пропищала что-то нечленораздельное и тут же убежала выполнять указание. Я лишь моргнула и вежливо проговорила:

– Доброе утро, Оциус. Я вижу, ты не в духе?

– Вы! – резко оборвал он.

– Что, прости?

– Вы, – настойчиво произнёс Оциус и, наконец, соизволил на меня посмотреть. Но от его испытующего взгляда по спине пролетел холодок. – Привыкай к новому обращению. Теперь ты обращаешься к королевской особе, будь добра вести себя соответственно.

– Ах, простите, – крестила руки на груди, недоумевая, какая муха его укусила, и сразу заметила, нисколько не робея: – Но я не твоя служанка, чтобы рявкать на меня.

Оциус вдруг переменился в лице, шагнул навстречу и мягко улыбнулся:

– Тебя не поймут, если ты будешь называть меня иначе. Здесь, в поместье, и наедине можешь называть меня Оциус, но, как только мы появляемся на людях, я для тебя наставник Оциус. Иначе нас могут принять за любовников, а это навредит нашим планам.

Пружина внутри ослабла: доводы были логичными.

– Так с чего начнём этот день, наставник Оциус? – выпрямилась перед ним словно прилежная ученица.

– Позавтракаем для начала, – подмигнул тот, и я снова расслабилась.