Я обернулся, чтобы в выбранной надменной манере отчитать невежу, смеющую столь непочтительно обращаться к целому нашему высочеству. Обернулся и передумал. Позади меня, в окружении важных, точно лорды у входа в парламент, воронов, стояла весьма миловидная особа лет двадцати—двадцати двух с ведерком, наполненным королевскими подачками голосистым, точь-в-точь все те же лорды, птицам. Девушка бросала им кусочки мяса и улыбалась. И для меня, понятное дело, как для истинного француза, этой улыбки было достаточно, чтобы обезоружить целую армию. Но и на взгляд англичанина, девица была весьма недурна собою.

– О нет! – Я улыбнулся в ответ и покачал головой. – Я не король, я лишь его брат – герцог де Бомон.

Весь мой маскарад пошел прахом. Но отчего-то я абсолютно не жалел о том.

– А вы кто, дитя мое?

– Я – Олуэн Дэвидс, дочь Дэвида ап Райса. – Девушка сыпанула воронам мясных обрезков. – А это хозяйство моего отца. Мунин, Хьюги, Уин. – Она тыкала пальцем в лакомящихся дармовщиной гордых птиц. – Пока эти обжоры здесь, в стенах Тауэра, никто не сможет победить Англию!

– Да, мне доводилось слышать эту легенду, – с усмешкой признался я.

– Это не легенда! Это так и есть! – с упрямой валлийской ноткой в голосе возмутилась Олуэн Дэвидс. – Это очень древнее предсказание.

– Ну конечно. – Я невольно улыбнулся, глядя на моментально посерьезневшую девушку, и та вновь озарила лицо неподражаемо светлой улыбкой. – А все же жаль, милорд, что вы не король!

– Почему? – удивился я.

– Будь вы королем, казна бы отпускала на ваше содержание десять фунтов в неделю, а так – только пять. Но может быть, вам все же нужна хорошая стряпуха? Клянусь небом, я отлично готовлю! Вот хоть у отца моего спросите или дядюшку Филадельфа.

– Кого? – Я удивленно застыл на месте.

– Лорда Эгмота! – охотно пояснила мисс Дэвидс. – Недорого, милорд! Всего шиллинг в неделю!

– Мессир! Мессир! – Нашу содержательную беседу прервал крик юнги с «Дерзновения», одним поворотом фортуны превратившегося в пажа лорда-протектора. – Капитан Рейли просит вас оказать ему честь своим присутствием!

Храбрость – сильнейшее желание жить, принявшее форму готовности умереть.

Гилберт Честертон

К моему величайшему удивлению, лорд-протектор Англии и Шотландии и не думал спать в такую рань. Сложно сказать, вскочил ли он с постели в то самое время, когда я вел содержательную беседу с матушкой свергнутой королевы, или же не ложился вовсе. Но почти ничего не говорило ни об усталости, ни о вчерашней разгульной вечеринке. Пожалуй, только тени, залегшие под глазами, робко намекали на то, что груз монаршего венца уже начал давить на бесшабашную голову искателя приключений. Но тут уж воистину – ищущий да обрящет! Как по мне, то надо либо совсем не представлять себе тяготы и лишения королевской жизни, либо уж самим провидением быть предназначенным отвечать за все невзгоды и неустройства державы. Вряд ли жизнь в музее и участие в торжественных процессиях в качестве ряженой куклы может служить достойным воздаянием за святую обязанность быть лично ответственным за все и виновным в любом чихе. Впрочем, каждому свое! Рейли сделал выбор, и, судя по успешности предприятия, вполне сознательно. Однако тени под глазами были всего лишь следом первого дня правления.

– Рад, что не разбудил вас, мессир! – склоняя голову, насколько это позволял горжет стального панциря, приветствовал старого боевого товарища лорд-протектор. – Как спалось?

– Благодарю, отвратительно, – буркнул я, не вдаваясь в объяснения, что, собственно, омрачало мой сон. – Велите сменить перину и окурить ее полынью.