Сашка то ли просто легче смирился с обстоятельствами, то ли посчитал, что не должен показывать своей слабости, но вел себя так, словно ничего особенного не произошло. Иногда даже казалось, что он рад тому, что находится здесь. Я же, осознав, что это не сказка, а самая настоящая жизнь, растерялась.

Огромное желание устроить истерику, чтобы меня пожалели, очень ловко пресекла Мартиша. Не знаю, что было в питье, которое она нам приготовила, но разбушевавшиеся эмоции оно успокоило.

Утром стало привычнее. Конечно, нужно было время для осмысления изменений, но хотя бы не хотелось кусаться, царапаться, крича, что хочу обратно.

Мне всегда легче думалось, когда руки были чем-нибудь заняты – научилась у мамы. И желательно чем-то тяжелым.

Перестановка мебели отменялась. Будь я даже в гневе, вряд ли сдвинула бы приземистый комод или огромную кровать, ладно еще, без балдахина. Стоило представить эту пыльную тряпку над головой…

С этим все было понятно, как и с мытьем полов. Наша самодеятельность в святилище была событием настолько исключительным, что рассматривать его как способ сбросить напряжение не приходилось.

Оставался еще один, чисто девичий: разобрать одежду, которую так ловко распотрошил мой братец. Похоже, догадывался, что именно я выберу для развлечения.

Раскрыв дверцы огромного шкафа, который скрывался в нише, я осмотрела предстоящее поле боя. Привычных плечиков не наблюдалось, лишь три ряда перекладин на разных уровнях.

Хорошо еще, я была свидетелем того, как Мартиша развешивала то, что чуть позже Сашка, самым варварским способом собрал в кучу, прежде чем сбросить на постель.

Вытащив из вороха первое, что попалось, встряхнула, расправляя. В руках оказалось верхнее платье, больше похожее на длинную прямую рубаху с широкими рукавами и разрезами до бедер. Ткань была тонкой, полупрозрачной и переливчатой, но, что мне понравилось больше всего, совершенно не мялась. Ему досталась верхняя перекладина. В тон отыскались плотные, но эластичные штанишки и короткая кофточка, которые, как сказала Мартиша, девушки этого клана носили как нижнее белье. В комплект пошел и длиннополый жилет, украшенный красивой вышивкой так же, как и платье с разрезами. Мне уже было известно, что он завершал девичий наряд, его подвязывали на талии широким поясом.

Одежда была очень удобной, не стесняла движений. Но… непривычной.

Руки машинально перебирали вещи. Мысли о мастерстве и богатом воображении рукодельниц не мешали другим, в которых я пыталась убедить себя, что ничего страшного не произошло; заставляла представить, что мы просто переехали в другую страну, где нет привычного Интернета, сотового телефона, телевизора.

Помогало это ненадолго. Память, вопреки желанию, возвращала в ту квартиру, где мы жили, к друзьям, для которых я просто взяла и исчезла, к школе.

Желание что-нибудь разбить появилось снова. Я училась хорошо, мечтала поступить в институт, стать врачом…

Слеза была одинокой, непрошеной и совершенно не ко времени. Как и братец, появление которого я заметила только потому, что он соизволил привлечь к себе мое внимание сакраментальной фразой:

– Самое главное, что мы вместе.

– Ага, – хмыкнула я, припомнив рекламу, где была и вторая часть фразы, и, не сдержавшись, всхлипнула, тут же поймав его подозрительный взгляд.

Провести Сашку было не так просто. Выглядел он слегка заторможенным, словно не от мира сего. Но уж я-то, прожив с ним почти шестнадцать лет, точно знала – это совсем не так. Он, как та птица-говорун, отличался умом и сообразительностью. И умением пустить пыль в глаза.