Да, все оказалось не так, как с засадой в лесу…

Хотя, может, и не стоит наговаривать на себя и других? С задачей справились, а пять убитых и шесть раненых… ох, не шесть, еще на изгороди пару человек зацепило, значит, восемь… Так вот, как можно сравнивать такие небольшие потери со своей стороны и то, что буртасы потеряли почти три десятка убитыми?

Тридцать воинов мы положили, а не хухры-мухры! Так что может оказаться, что нам в очередной раз повезло. Заодно и свой численный состав скомпенсировали вступившими в рать полоненными сородичами Пычея. Те просто горели желанием скорее поквитаться с остальным вражеским воинством.

Сборы были очень недолгими, и лодья в сопровождении однодеревок с рассветом отправилась вверх по реке.

С полной загрузкой.

Пять с половиной десятков человек в боевом облачении готовились на судне к решающему бою, оставив раненых и убитых на попечение баб и нескольких мужей, выделенных им для охраны. Пятьдесят пять человек, полностью пропесоченных всеми матерными словами, которые Иван только вспомнил.

Правда, для большинства все прошло в переводе Пычея, что несколько ослабило воздействие. Да и переяславцы, пожалуй, поняли далеко не все. Но, посмотрев в разъяренное лицо воеводы, все осознали, что без приказа соваться куда не следует – категорически воспрещается. Ну, или сделали вид, что осознали…

«Вот только что теперь делать по приходе в весь? – размышлял Иван, не глядя на допрашиваемого и переводчика. – Судя по всему, придется таранить оба судна, стоящих довольно близко. Иначе прорвутся буртасы и утекут, чего не следует допускать ни в коем разе. Те трое-четверо, что сбежали, еще сослужат хорошую службу: ими потом можно попугать отяков для большей консолидации… А вот остальных буртасцев надо добивать, а сотника особо. Иначе он может привести еще одну, более сильную рать, от которой уже не отбиться…

– Скажи, Ишей, – прервал затянувшееся молчание воевода. – О чем твоя самая заветная мечта? Чего ты хочешь? Неужели сладких женщин, много золота и вина, как остальные твои земляки? Ох, нет, вино Аллах запрещает вкушать… Тогда перебродивший кумыс или крепкий мед?

– Он сказал, что тебе этого не понять, – закашлялся Алтыш, видимо, упустив некоторые подробности перевода.

– Скажи ему, что я запомнил некоторые слова, которые ты мне как-то говорил. В том числе и выражение «вонючая собака», – засмеялся Иван.

На лице Ишея после смеха воеводы проступила смесь удивления и какой-то обреченности, и он спросил на чистом древнерусском языке, в котором лишь одни переяславцы могли бы уловить легкий акцент:

– Тщетно ты речи свои на меня тратишь. Что те до помыслов моих? В бою ты меня заяти – так не медли, пускай под нож али выкуп требуй. Токмо не будет тебе выкупа от родичей моих. Один я яко перст. Злата у меня нет, и не нужен я никому на этом белом свете… Лучше скажи, отчего ты слова мои, коими поношу тебя, сносишь без гнева и смеешься над ними?

– От… куда ни плюнь, всяк русский язык разумеет, – в сердцах махнул рукой воевода. – Только я один, похоже, хуже всех на нем говорю…

– Отличие есть в том, как речи ты ведешь, но не удивлен я, – качнул головой Ишей. – Всякое племя славянское на свой лад глаголет, но понимают они друг друга. Пойму тебя и я.

– Ну что ж, давай тогда отпустим нашего толмача, – кивнул на Алтыша Иван. – Иди пока, десятник, поработай на весле… А что, у вас многие ратники понимают язык наш?

– Нет, воевода, токмо десятник, родич его малость да я. Более нет никого. Я много языков знаю, Идель как свои пять перстов изучил, Чулман вдоль и поперек исходил, на Днепре многажды бывал. Даже в Царьград меня заносила судьбинушка. Так что тебе до того, о чем мечтаю я?