– Так суд же княжеский!

– Следить надобно, егда не сам князь суд ведет, а тиуны его. Самому ему монету совать не будет никто – он и так всем владеет.

– А у нас кто мог бы за порядком следить? – заинтересовался Иван. – Народу прибавляется, скоро тяжбы начнутся, особенно в новой веси. Вот тот же Петр мог бы? Я, кстати, никак не пойму, что за человек он? Вот я под тебя ушел полусотником, а он даже глазом не моргнул. Ведь второй после тебя человек на веси был все это время, дружинными ведал. А теперь как бы в стороне оказался. Иной бы на его месте копать под меня начал… ну, или вслух на мою косорукость с мечом указывать, или на ухо что плохое шептать да позорить втихомолку. А Петр все так же обходителен, как будто и не замечает, что я в чем-то обошел его. Мне это как раз в нем и нравится, да привык я, что людишки власть свою так просто не отдают… Ждать мне от него дурного чего?

– Петр… – задумчиво произнес воевода. – И так, да не так все. Те, кто от жизни кусок хотели урвать, в Суздаль подались. Сюда же вои пошли, у кого сама жизнь кусок души вырвала, так что не тревожься за него, ему твои устремления… а они есть, твои устремления, хоть и городишься ты на словах от власти! Так вот, ему они – как мирская суета монаху. Со мной он будет до конца дней моих или своих, так мне мнится. А может, и с дитями своими, Мстишкой да Ульянкой. Я да они у него одни остались на всем белом свете…

– Так Мстислав… это Петра сын? – озадаченно поскреб в затылке Иван. – Я как-то и не догадывался. Знал только, что дружинного кого-то.

– Так и не было у тебя времени задумываться… – пожал плечами Трофим. – Не успел пообтесаться, как буртасы нагрянули. Далее отяков расселяли, а потом сызнова меч в руки всем брать пришлось, с новгородцами ратились. Первые дни, как спокойно посидеть можно да лясы поточить.

– Чего ж не точишь? – улыбнулся Иван. – На воеводской избе как раз пары штук не хватает, вон прогал под перилами…

– Да устала рука железо держать.

Воевода сладко потянулся, устраиваясь удобнее на нагретой летним солнышком стене дружинной избы.

– Так что с Петром случилось-то? Если не секрет, конечно, – спохватился полусотник.

– Хочешь узнать? Изволь… То дело нас обоих касалось, – невесело начал Трофим. – Жил я в веси отроком при отце и матери. Петр с Марушкой были дети соседские, с ними я играл с малолетства. Марушка жинкой опосля моей стала, ежели не слыхал еще. Так вот, как-то взяли нас с Петром отцы наши на княжеский двор – как раз пешего ополчения смотрины были. И приглянулись мы воеводе тамошнему… Чем – не скажу, не упомню. А далее как у всех: и в детских были, и в молодшую дружину оба сразу попали…

– Служили, значит, вместе…

– У князя в гриднях я без малого десяток лет пробыл, а Петр со мной, оба мы к тому времени семьями обзавелись. Я с Марушкой обвенчался, никак забыть ее не мог на княжьем дворе, а Петр в Переяславле зазнобу нашел. Красавица, не описать словами. Да сумел он всех женихов от нее отвадить, от купеческой этой дочки. Не поверишь, что ни день – в синяках да порезах приходил. И это воин, а не смерд, что одними кулачными боями пробавляется! Как до смертоубийства не дошло, сам не понимает. Но сдюжил.

– От, чертяка! – хохотнул Иван, удостоившись осуждающего взгляда от Радимира за упоминание нечистого.

– А через некоторое время удачно посватался, и детки у них родились… А нам вот с Марушей Бог не дал такого счастья. И вот как-то раз решили жинки наши весь навестить, с родней пообщаться… Детей Петр все хотел показать отцу да матери – живы были они еще по ту пору. Отвезли мы их, все честь по чести, да недосуг было нам оставаться, служба князю ждать не будет. Обещали через две седмицы забрать… А приехали к пожарищу. Налетели половцы, похватали тех, кто под руку попался, и в степь. И наших забрали.